«Ты кормил меня обещаниями, а он — щами»: как Леонид остался у разбитого корыта
Леонид метался по тесной кухне, будто медведь в берлоге. Тёр ладони, передвигал чашки, поправлял сахарницу — искал опору в этом проклятом быту, который душил его, как петля. В голове вертелось: «Сказать. Кончить. Хватит». Дальше — нельзя.
Светлана, конечно, всплакнёт. Будет умолять, говорить, что устала, что старалась. Пообещает исправить всё. Но он-то знал правду: конец. Они уже не семья, а два чужих человека, скреплённых ипотекой да общим холодильником. Ни любви, ни злости — пустота.
Ключ щёлкнул в замке. Леонид напрягся, будто перед прыжком в ледяную воду.
Светлана вошла, облокотилась на тумбу. Первым делом — скинула туфли. Эти чёртовы новые туфли! День выдался адский — работа в модном бутике превратила её в загнанную лошадь: «Подай, принеси, перемерь». Весна будила в людях безумные желания: кто-то искал любовь, кто-то — новую шубу.
— Привет. Умаялась? — осторожно спросил Леонид.
— Как ломовая лошадь. Не присела ни разу, — выдохнула она, не глядя.
— Понятно. Ужин скоро?
Она кивнула и зашла на кухню. Через полчаса плита уже пыхтела, сковородки шипели, воздух пропитался запахами, в которых Леонид когда-то искал уют.
Он стоял в дверях, копил смелость. Глубоко вдохнул.
— Света… — начал он. — Надо поговорить.
Жена повернулась, не выпуская из рук картофелину. Без испуга, без волнения.
— Давай разведёмся, — выпалил он. — Ты задушила меня этим бытом. Я — артист, а ты — сковородки. Ты тянешь с меня деньги, не даёшь взлететь, рубишь крылья. Хватит.
Импровизация вышла пафосной, почти как в театре.
Светлана ещё пару раз провела ножом по картошке, потом швырнула её в раковину, скинула фартук, выключила плиту.
— Давай! — равнодушно бросила она. — К чёрту этот быт.
Он остолбенел. Где слёзы? Где крики?
Пока он переваривал её слова, Света налила себе чай, достала пряники и села за стол.
— Ты в шоке, это нормально, — замялся он. — Но ты ведь тоже чувствовала, да? Всё делаешь без души…
— Без души, — повторила она и отхлебнула чаю.
Разговор рассыпался. Он терял нить.
— Надо решить, что с квартирой, — пробормотал он.
— Думала, ты так задыхаешься, что кинёшь всё и побежишь. Ан нет — ипотека волнует, — усмехнулась она. — Ладно. Оставь квартиру мне. Но верни половину внесённого. Перееду к отцу — стар, одинок.
— Какая ты расчётливая, — прошептал Леонид. Он мечтал о сцене, ходил на пробы, подрабатывая грузчиком. Все деньги отдавал ей, не вникая. А теперь — договоры, проценты, бумаги.
Хотел свободы — получил расклад.
— Бери квартиру. Деньги вернёшь, когда сможешь, — сказал он с пафосом, будто дарил ей не хрущёвку, а дворянскую усадьбу.
— Спасибо. Кстати, у тебя есть кто-то? — спросила она без интереса.
— Неважно, — многозначительно ответил он. Пусть думает, что он в цене.
Он ушёл с лёгкостью. Свобода! Жизнь артиста без сковородок и упрёков.
Прошло полгода.
Леонид топтался у знакомой двери. Всё пошло наперекосяк. Жизнь с матерью превратилась в ад. Она пилила за развод, за неудачи, орала, если он приводил женщин. Даже кассирша сбежала, не выдержав её слов.
Мать оказалась хуже Светы. В разы хуже.
А теперь — требование съехать. Она назвала его неудачником и велела искать работу, а не морочить голову кино.
И тут позвонила Света. Предложила закрыть вопрос с квартирой и оформить развод.
Он приготовил покаянную речь, набрал воздух.
Нажал звонок.
— Заходи, — открыла Светлана. Она выглядела… сияющей. Или это ему показалось.
Он прошёл на кухню — и обомлел.
У плиты стоял здоровый мужик в трениках и жарил котлеты. На столе — пачка денег.
— Ты кто? — прохрипел Леонид.
— Витя, — бросил тот, даже не обернувшись.
— Свет… можно поговорить? — выдавил Леонид.
В комнате он зашипел:
— Кто этот тип?
— Ужин готовит, — пожала плечами она.
— А я?
— А ты ушёл.
Тишина. Густая, как смола.
— А если я… вернусь?
— Куда? Витя не бесится из-за моего «быта». Ему семья важна, дети, огород. Как только развод оформят — распишемся.
— А ты?
— И я.
— А я?! — взвыл он. — Чем он лучше?
— Тем, что ты кормил меня обещаниями. А он — щами.
Конец.
