Он выставил меня за дверь, обвинив в болезни ребёнка: “Ты не мать, а проклятие”
— Что ты наделала?! Из-за тебя ребёнок болеет! Убирайся вон! Сейчас же! Чтобы духу твоего здесь не было! — кричал он, и в его голосе не осталось ни капли сомнения. Лишь гнев и ненависть.
Так Игорь поставил точку. Не в споре — в нашей жизни.
Он был убеждён: всё, что случалось с сыном, — моя вина. Жар, кашель, детские слёзы — всё, якобы, по моей небрежности. Мол, я никудышная мать, зеваю, «вечно всё делаю не так». И переубедить его не было возможности. Он не слышал. Не хотел слышать.
Я прижалась к стене в прихожей, пока он носился по квартире, хлопал дверцами шкафов, в ярости перебирая детские вещи. В соседней комнате лежал наш сын — с воспалёнными щеками, сонный, без сил. Я провела с ним всю ночь — понижала жар, поила, не отходила ни на шаг. А теперь — «убирайся».
Когда Игорь уложил малыша, он подошёл ко мне. Взгляд — как лёд. В глазах — холодная решимость.
— Ты чего ещё здесь торчишь? Я сказал — вали. Можешь забыть про сына. Он не нуждается в такой матери. И чтобы я тебя больше не видел.
Я не кричала. Не спорила. Только шептала, что люблю его, что готова стать лучше, молила остановиться. Но он не слышал.
— Ты ему только вредишь, Катя, — бросил он, будто ножом полоснул. — Всё и так ясно.
Он сунул мне сумку. Молча распахнул дверь. И кивнул на выход.
Не помню, как оказалась на улице. В глазах мутнело. На душе — пустота, руки дрожали, а в голове стучало одно: “Я оставила сына… Меня вычеркнули из его жизни”.
Игорь не взял трубку на следующий день. Не отозвался через неделю. Он отрезал все пути.
Я писала, звонила его сестре, умоляла хотя бы взглянуть на сына. Но ответа не было. Я будто испарилась для них.
Я — мать. Я носила этого мальчика под сердцем. Я рожала его в муках, пела ему колыбельные, не спала ночами, качала, когда у него резались зубки.
А теперь — я «чужая».
Игорь решил, что вправе отнять у меня ребёнка. Не суд, не опека. Просто мужчина, разгневанный тем, что малыш простудился.
Но я не виновата. Просто осень, ветер, сад, где все дети сопливые. Но для него это стало предлогом. Последней каплей.
Не знаю, чем всё кончится. Но я не отступлю. Через суд, через годы — но я верну сына.
Потому что я — мать. А материнство — не должность, от которой увольняют. Это навсегда. Даже если твоя жизнь осталась за наглухо закрытой дверью.
