“Ты обязан уважать мои права!” — заявил мой сын, не подозревая, как больно ранит материнское сердце.
В тот хмурый октябрьский вечер Анна, укутавшись в старый вязаный платок, поставила на стол блюдо с дымящимися пирожками. Кухня наполнилась уютным запахом дрожжей и жареного лука, а за окном злился пронизывающий ветер. Вся семья потянулась к столу — так хотелось согреться крепким чаем и забыть о промозглой осени.
Её десятилетний Ванюшка молча уселся на скамью, взял пирожок, но почти не ел — лишь водил вилкой по тарелке, хмуря брови. Взгляд у него был угрюмый, будто за день он повстречался с чем-то важным.
— Что с тобой, Ванечка? — присев рядом, спросила Анна. — Весь вечер будто в воду опущенный. Уроки трудные?
Мальчик отложил вилку и важно ответил:
— Сегодня к нам в школу приходил участковый. Долго рассказывал про наши права. Говорит, родители часто их нарушают.
Анна удивлённо подняла бровь:
— Да ну? И что же он говорил?
— Много чего, — с важным видом начал Ваня. — Например, что вы не можете заставлять меня делать то, что мне не нравится. Что обязаны уважать мой выбор. У меня, между прочим, теперь есть личное пространство! И я сам решаю, чем заниматься.
— Личное пространство? — едва сдерживая улыбку, переспросила мать.
— Точно! — твёрдо кивнул сын. — Вот, скажем, я хочу после уроков в телефоне сидеть. А ты заставляешь математику решать. Это нарушение свободы! И ещё — кричишь, когда я суп не доедаю. А участковый сказал — это психологическое насилие! Да и вообще — ремнём грозить? Это теперь статья! Меня могут из семьи забрать!
Анна молчала. Она стояла, опершись о край стола, и смотрела на сына, будто видя его впервые. В памяти всплывали ночи, когда он, горячий от температуры, плакал у неё на руках, как она шептала ему сказки, боясь пропустить его вздох. А теперь перед ней стоял «гражданин с правами».
— А если Марья Ивановна в школе накажет? — тихо спросила она. — Тоже в полицию побежишь?
— Конечно! Она не может меня без согласия задерживать. Я ей всё по закону объясню.
— А если её из школы уволят? Не жалко станет?
— Жалко… — голос Вани дрогнул. — Но… пусть не нарушает!
Анна вздохнула, повернулась к раковине и принялась мыть посуду. В это время Ваня схватил клочок бумаги и что-то быстро нацарапал. Потом подбежал и сунул записку в руку.
Кривыми, но уверенными буквами было выведено:
«Услуги: уборка — 50 рублей, вынести мусор — 20, сходить в магазин — 30. Итого: 100. Долг за прошлую неделю — ещё 120».
Анна опустила глаза на бумажку. В груди заныло. Чувствовала, как между ней и сыном выросла ледяная стена. Села за стол, взяла другой листок и принялась писать. Рука дрожала. В какой-то момент она даже усмехнулась, но тут же глаза наполнились слезами. Закончив, аккуратно сложила листок и протянула Ване.
Тот развернул бумагу и прочёл:
«Мои услуги: бессонные ночи — бесценно, стирка твоих рубах — каждый день, борщи и каши — без счёта. Больницы, родительские собрания, твои ссадины, слёзы, первый зуб, первое слово «мама». Молитвы, когда ты горел в жару. Вся душа, отданная тебе. Без платы. Потому что люблю».
Мальчик замер. Потом вдруг кинулся к ней, обхватил её так крепко, будто боялся отпустить, и прошептал:
— Прости, мам… Я не хотел тебя обидеть. Я просто… хотел быть взрослым.
Анна прижала его к себе, поцеловала в тёмные вихры и тихо сказала:
— Знаешь, сынок… права — дело хорошее. Но есть вещи важнее. Семья — это когда заботятся не за деньги, а просто потому, что иначе нельзя.
В тот вечер они сидели, прижавшись друг к другу, в тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра за окном. Но в доме было тепло. Потому что снова — теперь уже навсегда — они были вместе.
