“Ты обязан уважать мои права!” — выпалил сын, не понимая, как больно ранить материнское сердце.
В тот промозглый октябрьский вечер Анастасия, кутаясь в старый вязаный плед, поставила на стол противень с дымящимися пирожками с капустой. Кухня наполнилась ароматом дрожжевого теста, а за окном выл ледяной ветер, стучал по стеклу мокрым снегом. Домочадцы спешили к столу — так хотелось согреться крепким чаем с малиновым вареньем, забыть о промозглой слякоти за окном.
Её десятилетний сын, Ванечка, угрюмо уселся на стул, взял пирожок, но не ел — лишь ковырял вилкой начинку, хмуря брови. В глазах стояла тяжесть, будто за день он узнал что-то, что перевернуло его мир.
— Что случилось, Ванюш? — присела рядом Анастасия, поглаживая его по плечу. — Весь вечер молчишь, как рыба об лёд. Драку затеял?
Мальчик отодвинул тарелку, выпрямился:
— К нам участковый приходил. Говорил, что у детей есть права. И что родители часто их… нарушают.
Анастасия приподняла бровь:
— Да ну? И что же он такого наговорил?
— Всё! — Ванечка заерзал на стуле, будто теперь он был главным. — Например, что нельзя заставлять меня делать то, что я не хочу! Вы с папой обязаны уважать мою… личность. У меня есть личное пространство! И я сам решаю, чем заниматься после школы.
— Личное пространство? — Анастасия чуть не поперхнулась чаем.
— Да! — твёрдо кивнул он. — Я хочу играть в танки, а ты гонишь уроки делать! Это нарушение моих свобод! И ещё — орешь, когда я котлеты с кетчупом не доедаю! А участковый сказал — это психологическое давление! И ремень — это вообще статья! Могут из семьи забрать, если пожалуюсь!
Анастасия замолчала. Она стояла, сжимая край стола, и смотрела на сына, будто впервые его видела. Вспоминала, как он, крохотный, плакал по ночам, как прижимался к ней в жару, а она сидела у кровати, боясь пропустить его хриплый вздох. А теперь перед ней стоял «гражданин с правами».
— А если Марья Петровна оставит тебя после уроков за двойку? — тихо спросила она. — Тоже в полицию побежишь?
— Конечно! Это незаконное ограничение свободы! Пусть штраф платит!
— А если её уволят? Не жалко?
— Ну… — в голосе Вани дрогнуло. — Но… нечего нарушать!
Анастасия отвернулась, начала шумно переставлять тарелки. Ванечка тем временем схватил листок и что-то яростно нацарапал. Потом протянул матери.
Кривыми буквами было написано:
«Услуги: уборка — 100 рублей, вынос мусора — 50, магазин — 30. Итого: 180 рублей. Плюс прошлый долг — 200».
Анастасия сжала листок. В груди заныло, будто кто-то сжал сердце ледяной рукой. Она медленно достала другой листок, дрожащей рукой вывела:
«Бессонные ночи — без цены. Стирка, глажка, ужины — каждый день. Твой первый зуб, первое «мама», ссади, грипп, экзамены, слёзы, победы. Мои молитвы у твоей кровати. Моя жизнь, отданная тебе. Бесплатно. Потому что ты — мой сын».
Мальчик замер. Потом вдруг бросился к ней, вцепился в её старый халат и зарылся лицом в плечо:
— Прости… я не хотел… я просто…
Анастасия обняла его, прижала к себе, прошептала в волосы:
— Права — хорошо, Ванечка. Но семья — это не счетоводство. Это когда любят без расписок.
За окном злилась метель, но в доме было тихо и тепло. Потому что стена рухнула.
