«Ты должна помогать — ты же жена, а не чужая!» — это прозвучало за неделю до нашей годовщины…
Утро в июне началось тихо. В просторной кухне Марина неторопливо готовила кофе, наслаждаясь ароматом, наполнявшим каждый уголок их петербургской квартиры. Она любила эти минуты покоя — до того, как мир начинал требовать от неё больше, чем она могла дать.
Сергей, её муж, появился в дверях, как всегда собранный, с налётом рабочей усталости. Коротко бросил «Доброе утро», потянулся за чашкой, сделал глоток и тут же выдал новость:
— Мама просила узнать, сможешь ли ты отвезти её завтра в поликлинику. У неё с утра приём у врача.
Марина замерла. Завтра должна была состояться презентация, над которой она билась две недели. Пропустить её — означало потерять все шансы на повышение.
— Сергей, ты же знаешь, я не могу…
— Ну это же мама, — перебил он, с упрёком в голосе. — Ты же жена, а не какая-то посторонняя. Близким нужно помогать.
Сначала — просьба свекрови. Потом — звонок от Ольги, сестры Сергея. Ей, видите ли, срочно нужен «отдых» от детей. Как раз в тот день, когда Марина собиралась навестить своих родителей, которых не видела уже месяц.
— Ну пожалуйста, — капризно тянула Ольга. — Ты же добрая. Своих родителей потом навестишь.
Марина снова уступила. И снова не услышала «спасибо».
Через неделю позвонил Николай Иванович, свёкор:
— Мариночка, машина моя сломалась. Не одолжишь свою на пару недель?
— Но как я буду работать? У меня встречи в разных концах города…
— На метро доедешь. Молодая ведь. Мы же семья.
И опять — «ты должна». И опять — «мы же свои».
Позже, когда её повысили, и она с надеждой рассказала об этом Сергею, мечтая о путешествии, он только пожал плечами:
— Родители ремонт затеяли. У Тани свадьба скоро. Раз у тебя теперь зарплата повыше, ты же поможешь?
Марина не верила своим ушам.
— То есть мы опять всё отменяем ради твоих? Это же были *наши* планы…
— Ну а кто, если не мы? Ты же не чужая.
Эти слова всё громче звенели в её голове. В этом «не чужая» не было любви — только долг.
И вот, за неделю до годовщины, Сергей окончательно перешёл черту:
— Ты обязана помогать моей семье. Ты же жена!
Марина молча смотрела на него. Перед ней сидел человек, для которого она была не спутницей, не любимой, а инструментом, обязанных обслуживать нужды всех вокруг.
Ночью она не спала. Утром собрала чемодан. И ушла.
Вернулась в маленькую квартиру, которую когда-то купила на свои деньги. Она стала её убежищем.
Прошло три месяца. Сергей позвонил, попросил встретиться. Говорил, что всё понял, обещал исправиться.
— Слишком поздно, — ответила она.
Он так и не понял главного. Не отказы разрушили их брак. А то, что он перестал видеть в ней человека. Всё, что было раньше — забота, поддержка, семья — растворилось в бесконечных «ты должна», где она была лишь обязанной.
Даже годовщину он забыл.
Марина в тот день купила себе букет роз, прогулялась по Невскому, а вечером, сидя на скамейке у канала, впервые за долгое время почувствовала, как легко стало дышать. Не потому, что стало проще. А потому, что теперь она жила для себя.
На следующее утро она купила билет. В один конец — в Прагу. Одна. Потому что больше не нужно быть удобной. Достаточно быть счастливой.
