Галина Игоревна приехала к нам впервые за семь лет. С тех пор, как мы с её сыном Николаем расписались. Она жила в деревне под Владимиром, редко выбиралась в город — годы, здоровье, да и хозяйство не отпускало. Но вдруг сама позвонила: «Приеду, посмотрю, как вы там. Всё-таки семья, дети, квартира в ипотеку — должна же я своими глазами увидеть».
Честно говоря, я обрадовалась. За столько лет — ни звонка, ни поздравлений, ни простого «как дела». Может, думала, растает, поговорим, станем ближе. Встретили её по-родному: показали комнату, накрыли стол, дали мягкий халат и тёплые тапочки. Старались оба — и я, и Коля. Хотя и работа, и дела, но гостья в годах — внимание нужно.
Первые дни прошли тихо. Без особых событий. А потом настало субботнее утро. Я наконец выспалась — устала за неделю, как загнанная лошадь. А Николай встал пораньше. Он у меня такой — заботливый, любит делать приятное. Вот и решил порадовать нас с мамой завтраком.
Я ещё в полусне слышала, как он возится на кухне — шкварчит сковородка, булькает чайник, пахнет бутербродами с маслом. Я улыбнулась в подушку. Мой мужчина. Мой заботливый Коля. Но эта идиллия закончилась, когда на кухню вошла Галина Игоревна.
Её голос пробился сквозь дверь:
— Это ещё что за безобразие?! Ты что тут делаешь, сынок? У плиты?! В фартуке?!
— Мам, просто решил завтрак приготовить. Ты устала с дороги. Света спит — пусть отдыхает. Я и сам люблю готовить…
— Сними сейчас же этот позор! Мужик на кухне — это унизительно! Я не для этого тебя растила! Твой отец за всю жизнь даже чашку за собой не помыл, а ты тут яичницу жаришь, как баба какая! А Света почему ещё валяется?! Это её дело, не твоё! Совсем под башмаком, стыд!
Я лежала в кровати, сжимая подушку, и не знала — то ли смеяться, то ли встать и заступиться. От её слов стало дурно. Мне было жалко Николая, обидно за себя и страшно, что этот визит испортит наши отношения.
Я вышла, когда она уже разошлась не на шутку. У Коли в руках была лопатка, на плите — подгоревшая яичница. А Галина Игоревна тряслась от гнева и бормотала что-то про «нынешних мужиков» и «куда мир катится».
Пришлось срочно заварить пустырник — иначе инфаркт случился бы прямо на кухне. Я села рядом, взяла её за руку и мягко сказала:
— У нас всё по-другому. Мы — команда. Я готовлю, убираю, работаю. Но и Коля помогает. Он тоже готовит. Потому что любит. Потому что заботится. Разве это плохо?
Но она не слушала. Лицо было холодным, взгляд — осуждающим. Без слов было ясно: «Испортила мужика». А когда через пару дней она уехала, не попрощавшись, я поняла — она так и не приняла нашу жизнь.
Позже Коля признался, что она жаловалась отцу: «Наш сын теперь жену обслуживает, бедный, даже выспаться не может — с утра у плиты». А я подумала: как страшно — воспитать мужчину так, чтобы он стыдился заботиться. Чтобы его доброту называли слабостью. Чтобы любовь считали «позором».
Я не злюсь. Мне жаль. Её — потому что она прожила жизнь, где кухня — это тюрьма. Его — потому что ему пришлось защищать своё право быть хорошим мужем. И себя — потому что так надеялась, что мы с ней найдём общий язык.
Но зато я знаю: мой муж — не «подкаблучник». Он просто человек, который любит. И если кому-то это не нравится — это их проблема, а не моя.
