Алёна, подойди, я тебе носки в рюкзак положу! крикнула Марина, раздаваясь по квартире, и я, сидя на кухне, едва удержался от возмущённого замечания.
Шестнадцатилетняя племянница молча появилась в дверях. Высокая, неуклюжая, с длинными руками, будто бы она не знала, куда их деть.
Мам, же обещали, что будет тепло. пробормотала она.
Обещают! Марина фыркнула, словно синоптики оскорбили её семью. А если похолодает? А если дождь? Ты же сама за себя не позаботишься, заболеешь
Я отхлебнул крепкий чёрный кофе, чтобы не выдать лишних слов. Три года я наблюдал за этим спектаклем и всё ещё не привык к нему. Алёна не умела включать стиральную машину, не потому что глупа, а потому что мать никогда не пускала её к приборам. «Сломаешь», говорила она. «Зальёшь соседей», добавляла. «Там сложные программы».
Мою сестру Ольгу тоже не пускали убирать мусор Марина боялась, что дочь поскользнётся на лестнице или её укусит бродячая собака во дворе. Убирать в своей комнате тоже запрещали: «Не так пыль отрёт, а только размазёт».
Оля, у неё уже шестнадцать, она сама может положить носки в рюкзак, я наконец вытащил голос.
Марина бросила в меня взгляд, от которого даже молоко в холодильнике должно было свести со скоростью ветра.
У тебя детей нет, ты не понимаешь, ответила она, и её слова звучали, будто бетонный блок. Я мог бы возразить, что отсутствие детей не делает её глупой, но промолчал.
Алёна стояла у двери, глядя в пол. На её лице застыло выражение, которое я видел у собак в приюте покорное и безнадёжное. Это было страшнее всего.
В тот же вечер я позвонил Марине.
Марина, можно ли Алёну к нам на ночь? Я «Гарри Поттера» пересмотреть хочу, а одной скучно.
Марина замешкалась, в её голове крутилось: «А вдруг простынет по дороге», «А если балкон откроется», «А если».
Ладно, наконец призналась она. Но потом привези её домой, мало ли что
От моего подъезда до твоего сорок метров, уточнила я.
Оля! крикнула Марина.
Хорошо, хороша, проведу.
Через полчаса Алёна сидела на крошечном, но уютном балконе в квартире сестры, поджав ноги. Я привёз туда плед, подушки и гирлянду, но фильм так и не включили.
Алёна, поставь чайник на огонь. У меня плита сломана, спички в шкафчике! попросила я.
Алёна молчала, и в голове закралось дурное предчувствие.
Ты умеешь пользоваться спичками? спросила я.
Она посмотрела на меня так, будто всё стало ясно.
Мама запрещала к ним прикасаться, а зажигалки есть.
Мамы сейчас нет, значит пора учиться!
Первые три попытки закончились сломанными спичками. На четвёртой маленький огонёк вспыхнул, и Алёна уставилась на него, как на чудо.
Это нормально, запнулась она, подбирая слова.
Сердце у меня сжалось: её гиперопека превращала племянницу в пленницу.
Через неделю Марина позвонила в панике.
Представляешь, школа везёт класс в лагерь на три дня!
И что? я включил громкую связь, продолжая печатать отчёт.
Работа удалённая, дедлайн горит, а сестра опять с катастрофой.
Как что?! Сентябрь, холодно, сквозняки, кормят чем попало, может заболеет!
Марина, ей шестнадцать, иммунитет есть, куртка есть, мозги ну, какие ты ей позволила иметь.
Очень смешно, обиженно сказала она. Я её не отпущу.
А ты спросила Алёну?
Пауза.
Зачем? Я мать, я лучше знаю.
Я закрыла ноутбук. Бесполезно работать, когда внутри всё кипит.
Ты лучше знаешь, что ей нельзя общаться с одноклассниками? Что ей нужно сидеть дома, пока остальные у костров поют под гитару?
Костры?! в голосе Марине мелькнул настоящий ужас. Там будут костры?!
Алёна в лагерь не поехала. Я видел её в тот день: она сидела в своей комнате, листала чужие сторис, одноклассники выкладывали фото из автобуса, дурачились, строили рожицы. Алёна смотрела в телефон, лицо было пустым.
В марте ей исполнилось восемнадцать, и я подарил ей ярко-рыжий рюкзак, совсем не похожий на серые сумки, одобренные Мариной.
Алёна грустно улыбнулась. В её глазах отражалась усталость, которой я раньше не знал названия. Не обида, не злость, а глухая, бесконечная усталость того, кто давно перестал бороться.
В мае я снял дом в деревне: маленький деревянный с покосившимся крыльцом и яблоневым садом. Интернет ловил, а для работы этого хватало.
Хочу забрать Алёну с собой, сказала я сестре.
Марина почти уронила сковородку.
На всё лето?! В деревню?! Где даже врача нормального нет?!
Там фельдшерский пункт, до района полчаса на машине. Не в тайгу везу.
А если укусит клещ? А если отравится грибами?
Грибов она не будет есть, терпеливо ответила я. И я рядом, присмотрю. Обещаю.
Уговаривать пришлось неделю. Я приводила аргументы о свежем воздухе, тишине, отдыхе от городской суеты. Марина возражала отсутствием аптеки, непроверенной колодезной водой, деревенскими собаками. Алёна молчала, давно перестала участвовать в решениях, касающихся её самой жизни.
Ладно, сдалась наконец Марина. Но звони каждый день, фотографируй, что она ест, и если температура поднимется сразу домой!
Список условий занял три страницы в блокноте, который я потом выбросил.
Дом встретил нас запахом сухих трав и старого дерева. Алёна стояла посреди двора, запрокинув голову, и смотрела на бескрайнюю синеву без высотных зданий.
Тут так пусто, прошептала она.
Свободно, поправила я. Чайник сама поставишь? Плита газовая, справишься?
Алёна побледнела, но крикнула:
Да!
Первая неделя прошла в обучении элементарным вещам: как загрузить бельё в старую машинку, которая гремела, как летящий самолёт. Алёна ошибалась, сожгла яичницу, залила пол, забыв закрыть кран, испортила белую футболку с красными носками. Но с каждым провалом в её лице появлялось не отчаяние, а азарт, желание попробовать снова.
Я сама сварила рис! воскликнула она однажды утром, бросившись в комнату с кастрюлей.
Рис получился переваренным, но Алёна сияла, будто получила Нобелевку.
Поздравляю, серьёзно ответила я. Теперь ты можешь выжить в любой апокалипсис.
Алёна рассмеялась, громко, запрокинув голову. Я не помнил, когда в последний раз слышал такой смех.
В деревне жили два десятка человек в основном старики и несколько семей с детьми на лето. Баба Зина приняла Алёну под своё крыло и научила доить козу. Пашка, ровесник племянницы, таскал её на рыбалку. Я наблюдал, как Алёна учится разговаривать с людьми, не прячась за маминой спиной.
К середине лета я разрешил ей ходить в магазин одной, полтора километра по грунтовке мимо подсолнухового поля.
А если заблужусь? спросила она, без страха, лишь с любопытством.
Здесь одна дорога, заблудиться невозможно.
Алёна вернулась через час с хлебом, молоком и широкой улыбкой.
Я дошла, сказала она.
Ну и достижение, фыркнула я, но обняла её крепко.
Три месяца пролетели быстро. Алёна научилась готовить пять блюд, стирать, гладить, планировать деньги на неделю. Она ходила на речку с деревенскими ребятами, помогала бабе Зине полоть огород, читала книги на крыльце до темноты. Я видел перед собой совсем другого человека, а не ту забитую девочку с пустыми глазами.
Возвращение домой было тяжёлым. Марина открыла дверь и замерла, разглядывая дочь, как будто она вернулась с другой планеты.
Алёна? переспросила она, недоверчиво. Ты загорела.
И борщ варить научилась, добавила племянница. Хочешь, приготовлю?
Марина округлила глаза.
Борщ?! Ты?! Оля, что ты с ней сделала?!
Следующие недели превратились в битву. Алёна захотела работать, рассылала резюме, ходила на собеседования, отвечала рекрутерам. Марина металась по квартире, хватаясь то за сердце, то за телефон.
Тебе не нужно работать! Я достаточно зарабатываю!
Мне нужно, мама, отвечала Алёна, не повышая голос, но не отступая. Я хочу быть взрослой.
Ты ещё ребёнок!
Мне восемнадцать.
Алёна нашла работу администратором в небольшой кофейне рядом с домом. Первый шаг во взрослую жизнь.
С первой зарплаты она начала откладывать деньги. Через три месяца сидела у меня на кухне, листая объявления об аренде.
Вот эта, ткнула пальцем в экран. Однушка недалеко от работы, недорого.
Мать будет недовольна, предупредила я.
Знаю.
Она меня проклянет, но я улыбнулась.
Я тоже это знаю, Алёна подняла глаза, в которых блеснула решимость, которой раньше не было. Но я больше не могу, тётя Оля. Она всё проверяет, выключила ли я свет в ванной. Мне восемнадцать, а я отчитываюсь, во сколько легла спать.
Я кивнула.
Значит, едем смотреть квартиру.
Марина кричала долго, а я позволила себе отчитывать её, не перебивая.
Это ты её настроила! Ты! Всё лето морочила ей голову, учила неизвестно чему! Ты разрушила мою семью!
Оля, я дождалась паузы, я научила её жить. То, что ты должна была сделать, но побоялась.
Побоялась?! Я её защищала!
Ты её опекала! сказала я без злости, просто констатируя факт. Ты так боялась, что с ней чтото случится, что фактически заперла Алёну в этой квартире.
Марина осела на стул, её лицо посерело.
Она моя дочь, прошептала она.
Она уже взрослый человек и хочет увидеть, какая жизнь за пределами твоих страхов.
Алёна переехала в начале декабря. Квартирка оказалась крошечной, с низкими потолками и скрипучим полом, но она металась по ней, расставляя вещи, с таким восторгом, будто въезжала во дворец.
Смотри, распахнула она холодильник, я сама продукты купила! И занавески повесила! Криво, правда, но переделаю.
Я стояла в дверях и улыбалась. Моё ребёнокнеуклюжая, неопытная, прекрасная наконецто дышала полной грудью.
Спасибо, сказала она вечером, когда мы пили чай на её новой кухне. За спички. За деревню. За всё.
Я ничего особенного не сделала, ответила я.
Ты освободила меня, улыбнулась Алёна.
Я протянула руку и сжала её пальцы.
