Ты разрушила семью!” — невестка возложила вину без оснований

«Ты ведьма!» — невестка выкрикнула мне в лицо то, что даже в страшном сне не могла предположить.

— Прямо так и заявила, будто я нарочно разрушаю их семью. Понимаете? — голос Любови Семёновны дрожит, словно осенний лист на ветру. Пожилая женщина с тонкими чертами лица и усталыми глазами кажется призраком былой элегантности. — Без тени сомнения! Как будто у неё вместо души — пустота. А я… я ведь желала только добра.

Всё началось два года назад, когда её сыну, Дмитрию, едва стукнуло двадцать восемь, ударила чёрная полоса. Он тогда только женился на провинциалке — Лизе. Молодые ютились в съёмной «хрущёвке» в Люберцах, вроде и не бедствовали, даже копили на свою скромную квартирку. Но кризис — он слеп и жесток: Дмитрия уволили, аренду платить стало нечем. И Любовь Семёновна — женщина с широкой душой — предложила переехать к ней, в её трёхкомнатную на Арбате.

— Иначе бы под мостом ночевали, — вздыхает она. — А я их приютила. Кровных не бросаю.

Поначалу казалось, что всё наладится. Но очень скоро началось то, к чему Любовь Семёновна не была готова. Лиза оказалась далека от хозяйственности. После неё в ванной — клубки волос, кровать — не заправлена, в раковине — грязная посуда. Мыла тарелки, по словам свекрови, только когда есть уже было не из чего — да и то лишь для себя.

— Могла нажарить себе яичницу, съесть — и сковородку бросить, как есть. Ни капли совести. А попробуй скажи — сразу в слёзы: «Вы меня позорите!» А я ведь всего лишь хотела, чтобы она поняла: это не постоялый двор, а мой дом.

Любовь Семёновна вспоминает, как пыталась найти общий язык: говорила мягко, предлагала помощь, делилась опытом. Но в ответ — лишь стеклянный взгляд и колкие фразы. Лиза считала: раз их пустили — значит, теперь обязаны терпеть.

— Дошло до того, что перестала гостей звать. Подруга зашла, увидела этот хаос — и глаза опустила. Мне было так стыдно! Всю жизнь в чистоте жила, а теперь — словно в свинарнике.

Дмитрий, по её словам, старался не лезть. Говорил: «Мама, не накаляй, сами разберёмся». Но однажды она не выдержала и поставила ультиматум: или он поговорит с женой, или они съезжают. Разговор состоялся — и Лиза начала хоть как-то убирать. Криво, неохотно, но хоть что-то.

Однако спокойствие продержалось недолго. Ссоры участились, Лиза орала, что «не служанка» и «жить будет, как хочет». Когда же Дмитрий пытался её урезонить, она обвиняла его в том, что он «маменькин сынок», и швыряла в него чашками.

Через пару месяцев они съехали. Вернулись к съёмному жилью, влезли в долги. А Любовь Семёновна осталась одна — впервые за много лет.

— Села тогда на диван, выдохнула. Вымыла квартиру до зеркального блеска, открыла окно… и в тишине растворилась. Не злорадствую, но почувствовала — легко. Никто не пакостит, не хамит. Мой дом снова стал моим.

Но ненадолго. Через неделю после отъезда Лиза позвонила. Казалось бы — извиниться, поблагодарить. Но нет. Она звонила, чтобы обвинить.

— Это ты, — шипела она, — испортила своего сына. Он всё сравнивает: «Мама так делает», «У мамы чисто». Ты втираешься в наши отношения! Ты хочешь, чтобы мы развелись!

Для Любови Семёновны это было как пощечина.

— Не нашлась, что ответить. Вроде делала всё, что могла. Не лезла, молчала, терпела. И вот теперь — я «ведьма»?!

Лиза призналась, что Дмитрий часто ставит ей в пример мать. А её это бесит — кажется, что это манипуляция.

— Ну и что? Если я умею держать дом в чистоте, если сын это ценит — разве я виновата?

С того дня Любовь Семёновна решила — больше ни слова не говорить с невесткой.

— Столько сил в неё вложила. Хотела помочь. А стала врагом. Пусть живут, как хотят. Зла не держу. Но и сил моих больше нет.

Говорит она ровно. Но в голосе — усталость. Глубокая, как старый колодец, усталость женщины, которая хотела лишь добра, а оказалась виноватой.

— А Дмитрий? — спрашиваю. — Он с вами общается?

— Общается. Но теперь — только по делу. Зайдёт, мусор вынесет. Но чувствую — держится на расстоянии. Боится, видимо, снова оказаться между молотом и наковальней.

Любовь Семёновна смотрит в окно, где медленно гаснет вечер.

— А я ведь хотела лишь тепла. Простого тепла и уважения. Разве это много?..

Rate article
Ты разрушила семью!” — невестка возложила вину без оснований