Агафья, подойди, я тебе носки в рюкзак положу! голос Ольги Петровны разносится по квартире, и я, Марина Сокольникова, сидя на кухне, едва сдерживаю реплику. Шестнадцатилетняя племянница послушно появляется в дверях комнаты. Высокая, нелепая, с длинными руками, будто не знает, куда их деть.
Мам, обещают, что будет тепло. бормочет она.
Обещают! фыркает Ольга Петровна, будто метеорологи лично оскорбили её семью. А если похолодает? А если дождь? Ты же сама о себе не позаботишься, заболеешь ещё
Я отпиваю горький кофе, лишь чтобы рот был занят и не вырвался лишнего слова. Три года наблюдаю этот цирк и всё ещё не привыкла. Агафья не умеет включать стиральную машину не потому что глупа, а потому что мать никогда не пускала её к приборам. «Испортишь», «зальёшь соседей», «там сложные программы». Девочка не выносит мусор, боится, что упадёт на лестнице или её укусит бродячая собака. Убирать в своей комнате тоже не дают «не так пыль вытираешь, только размазываешь».
Ольга, я всётаки не выдерживаю, ей уже шестнадцать, она сама может носки в рюкзак положить.
Сестра бросает в меня взгляд, от которого молоко в холодильнике должно бы скиснуть.
Марина, у тебя детей нет, ты не понимаешь, отвечает она, как будто это окончательный аргумент. Я могла бы возразить, что отсутствие детей не делает её дурой, но молчу.
Агафья стоит у двери, глядя в пол. На её лице покорность, безнадежность, словно собака в приюте. Это страшнее всего.
В тот же вечер я звоню Ольге.
Оля, а можно Агафью у меня переночевать? Я «Гарри Поттера» хочу пересмотреть, а одной скучно.
Ольга замешкалась, в голове крутятся шестерёнки: «а вдруг простынет по дороге», «а вдруг балкон откроется», «а вдруг».
Ладно, наконец выдаёт она, но ты её потом проведи домой.
От моего подъезда до твоего чутьчуть сорок метров.
Марина!
Хорошо, хорошо, проведу.
Через полчаса Агафья сидит на крошечном, но уютном балконе моей квартиры, поджав ноги. Я принесла туда плед, подушки и гирлянду. Фильм так и не включаем.
Агафья, поставь чайник на огонь. У меня печка сломалась, спички в шкафу!
Агафья молчит, и в голове появляется подозрение.
Ты умеешь пользоваться спичками? спрашиваю я.
Она смотрит на меня так, будто всё сразу ясно.
Мама не разрешает к ним прикасаться, а потом у нас же зажигалки.
Мамы нет, значит пора учиться!
Первыми тремя попытками Агафья ломает спички пополам, слишком сильно давит, слишком резко дергает. На четвёртой вспыхивает маленький огонь, и она замирает, будто сотворила чудо.
Это нормально, запинается она, подбирая слово.
Моё сердце сжимается. Своей гиперопекой сестра запирает племянницу в клетке.
Через неделю Ольга звонит в панике.
Представляешь, школа везёт класс в лагерь на три дня!
И что? я переключаю телефон на громкую связь, продолжая печатать отчёт. Работа удалённая, дедлайн горит, а сестра опять с очередной катастрофой.
Как что?! Сентябрь, холодно! Там сквозняки, кормят чем попало, она может заболеть!
Оля, ей шестнадцать, иммунитет есть, куртка есть, мозги какие ты ей позволила иметь?
Очень смешно, Ольга обиженно шипит. Я её не отпущу.
Ты спросила Агафью?
Пауза.
Зачем? Я мать, я лучше знаю.
Я закрываю ноутбук. Бесполезно работать, когда внутри всё кипит.
Ты лучше знаешь, что ей нельзя общаться с одноклассниками? Что ей нужно сидеть дома, пока остальные у костров поют под гитару?
Костры?! в голосе Ольги мелькает настоящий ужас. Там будут костры?!
Агафья не едет в лагерь. Я вижу её в тот день: она сидит в своей комнате, листая чужие сторис, где одноклассники выкладывают фотки из автобуса, дурачатся, делают рожицы. На её лице пустота.
В марте ей исполняется восемнадцать, я дарю ей яркорыжий маленький рюкзак, совсем не похожий на серые сумки, которые одобряла Ольга Петровна.
Агафья грустно улыбается. В её глазах отражается не обида и не злость, а усталость, которой давно перестал быть человек, способный бороться.
В мае я снимаю дом в деревне: небольшой деревянный с покосившимся крыльцом и яблоневым садом. Интернет ловит, а для работы этого достаточно.
Хочу взять Агафью с собой, говорю я сестре.
Ольга почти бросает сковородку.
На всё лето?! В деревню, где даже врача нормального нет?!
Там фельдшерский пункт, до районного центра полчаса на машине, не в тайгу везу.
А если укусит клещ? А если отравится грибами?
Грибы она есть не будет, терпеливо отвечаю я. И я буду рядом, присмотрю. Обещаю.
Уговаривать пришлось неделю. Я приводила аргументы: свежий воздух, тишина, отдых от городской суеты. Ольга выдвигала контраргументы: отсутствие нормальной аптеки, непроверенная вода из колодца, деревенские собаки. Агафья молчала, давно разучилась участвовать в решениях, касающихся её собственной жизни.
Ладно, сдаётся Ольга. Но звони каждый день, фотографируй всё, что она ест, и если температура поднимется сразу домой!
Список условий занимает три страницы в блокноте, который я потом выбрасываю в мусорку.
Дом встречает запахом сухих трав и старого дерева. Агафья стоит посреди двора, запрокидывая голову, и смотрит на небо огромное, синее, без единого высотного здания.
Тут так пусто, прошептывает она.
Свободно, поправляю я. Чайник сама поставишь? Плита газовая, справишься?
Агафья побледнела, но кивнула: «Да!».
Первая неделя я обучаю её элементарному: как загрузить бельё в старенькую стиральную машину, которая дрожит, словно взлетающий самолёт. Она ошибается, сжигает яичницу, заливает пол, забыв закрыть кран, стирает белую футболку с красными носками. С каждым провалом на её лице появляется не отчаяние, а азарт, желание попробовать снова.
Я сама сварила рис! восклицает она однажды утром, вбегая в комнату с кастрюлей. Рис переварен и слипся, но Агафья сияет, будто получила Нобелевскую премию.
Поздравляю, серьёзно отвечаю я. Теперь ты официально можешь выжить в апокалипсисе.
Она смеётся громко, запрокидывая голову, и я не помню, когда в последний раз слышала её смех.
В деревне живут два десятка человек в основном пожилые и несколько семей с детьми, приезжающих на лето. Соседка баба Зина принимает Агафью под крыло и учит доить козу. Сосед Пашка, ровесник племянницы, таскает её на рыбалку. Я наблюдаю, как Агафья учится разговаривать с людьми, не прячась за молчание матери, не замыкаясь в себе. Она расправляет плечи, смотрит в глаза собеседнику, смеётся над шутками.
К середине лета я разрешаю ей ходить в магазин самой полтора километра по грунтовой дороге мимо поля с подсолнухами.
А если заблужусь? спрашивает она, но в голосе нет страха, лишь любопытство.
Здесь одна дорога, заблудиться невозможно даже при желании.
Через час она возвращается с хлебом, молоком и широкой улыбкой.
Я дошла, говорит она.
Ну надо же, какое достижение, фыркаю, но крепко обнимаю её.
Три месяца пролетают быстро. Агафья учится готовить пять блюд, стирать, гладить, распределять деньги на неделю. Ходит на речку с деревенскими ребятами, помогает бабе Зине полоть огород, читает книги на крыльце до темноты. Я вижу в ней совсем другого человека, а не забитую девочку с пустыми глазами.
Возвращение домой даётся тяжело. Ольга открывает дверь и замирает на пороге, разглядывая дочь, будто та вернулась с другой планеты.
Агафья? переспросит она с недоверием. Ты загорела.
И научилась варить борщ, добавляет племянница. Хочешь, приготовлю?
Ольга округляет глаза.
Борщ?! Ты?! Марина, что ты с ней сделала?!
Следующие недели превращаются в битву. Агафья решает работать, рассылает резюме, ходит на собеседования, отвечает рекрутерам. Ольга метается по квартире, хватаясь то за сердце, то за телефон.
Тебе не нужно работать! Я достаточно зарабатываю!
Мне нужно, мам, отвечает Агафья спокойно, но твёрдо. Хочу быть взрослой.
Ты ещё ребёнок!
Мне восемнадцать.
Она находит работу администратором в маленькой кофейне рядом с домом. Первая зарплата идёт на аренду. Через три месяца она сидит у меня на кухне, листая объявления об однушках недалеко от работы.
Вот эта, указывает она пальцем в экран. Недорого, попятому километру.
Мать будет недовольна, предупреждаю я.
Знаю.
Она меня проклянет, улыбаюсь я.
Я тоже это знаю, ответила Агафья, поднимая глаза, в которых сейчас плескается решимость. Но я больше не могу, тётка Марина. Она всё проверяет, выключила ли я свет в ванной. Мне восемнадцать, а я отчитываюсь, во сколько легла спать.
Я киваю.
Значит, едем смотреть квартиру.
Ольга долго кричит, я позволяю ей отчитываться, не перебивая.
Это ты её настроила! Ты! Всё лето морочила ей голову, учила чемуто неизвестному! Ты разрушила мою семью!
Оля, я дождалась паузы, я научила её жить. То, что ты должна была сделать, но побоялась.
Побоялась?! Я её защищала!
Ты её опекала! говорю без злости, просто констатируя факт. Ты так боялась, что с ней чтото случится, что фактически заперла Агафью в этой квартире.
Ольга оседает на стул, лицо её посерело.
Она моя дочь, шепчет она.
Она уже взрослый человек, хочет узнать, какая жизнь за пределами твоих страхов.
Агафья переезжает в начале декабря. Квартирка крошечна, с низкими потолками и скрипучим полом, но она обустраивает её, развешивая вещи с восторгом, будто въезжает во дворец.
Смотри, открывает она холодильник, я сама продукты купила! И занавески повесила! Криво, правда, но переделаю.
Я стою в дверях и улыбаюсь. Моя девочка нескладная, неопытная, прекрасная наконец дышит полной грудью.
Спасибо, говорит она вечером, когда мы пьём чай на её новенькой кухне. За спички. За деревню. За всё.
Я ничего особенного не сделала, отвечаю я.
Ты освободила меня, улыбается Агафья.
Я протягиваю руку и сжимаю её пальцы.
