— Это ты сама виновата, что у тебя нет денег. Никто не заставлял тебя замуж выходить и детей рожать! — мать бросила мне это в лицо, когда я пришла к ней за помощью.
Мне было двадцать, когда я вышла замуж за Игоря. Снимали крохотную однушку на окраине Нижнего Новгорода. Работали оба: он — на заводе, я — в аптеке. Жили скромно, но хватало. Мечтали скопить на свою жилплощадь, тогда казалось — все реально.
Потом родился Саша. Через два года — Ваня. Я ушла в декрет, Игорь стал брать смены сверхурочно. Но даже с его переработками не хватало. Все улетало на подгузники, смеси, врачей, коммуналку и, конечно, аренду. Только за жильё отдавали половину его зарплаты.
Я смотрела на спящих малышей и каждое утро просыпалась от одного и того же вопроса: а если Игорь травмируется на работе? А если хозяин выгонит нас? Что тогда?
Мать жила одна в двушке. Бабушка — тоже. Обе — в центре. И обе — с пустующей гостиной. Я не просила хоромы, думала. Просто передышку. Пока дети не подрастут. Пока не встанем на ноги.
Предложила матери переехать к бабушке: пусть живут вместе, а мы займём её квартиру. Места хватило бы — всего-то я, Игорь и двое малышей. Но мать даже слушать не стала.
— С твоей бабкой жить? — закатила глаза. — Ты вообще в себе? Мне ещё жить да жить! А с ней — одни нервы. Крутись, как хочешь, но меня не трогай.
Я промолчала. Позвонила отцу. Он давно с новой женой. У них четырёхкомнатная в элитном районе, надеялась — заберёт к себе бабушку. Всё-таки его родная мать. Но и он отказался. Сказал, у него дети во втором браке, и «квадраты все расписаны».
В отчаянии снова позвонила матери. Рыдала. Умоляла приютить хоть на время. И тогда она выдала:
— Это твой выбор. Не надо было замуж идти, не надо было детей плодить. Захотела взрослой жизни — вот и расхлёбывай. Решай свои проблемы сама.
Будто ножом по сердцу. Сидела на кухне, сжимая телефон, а внутри всё горело. Это говорит родная мать. Человек, который должен быть опорой. Я просила не золотых гор — просто крышу, просто немного участия.
На следующий день с Игорем решали, что делать. Единственная, кто отозвалась — его мать, Галина Петровна. Живёт в деревне под Дзержинском, в старом доме. Говорит, комната свободна, и рада нам помочь. Готова с малышами сидеть, пока мы работаем.
Но я боюсь. Это ж глухомань. Ни больницы, ни школы, ни маршруток. Страшно, что переедем — и навсегда там останемся. Что дети вырастут без перспектив, без шансов. Что и сама опущу руки, зароюсь в этой глуши.
Но выбора нет. Мать отвернулась. Бабушка стара, ей не до нас. Отец нас чужими считает. И вот я стою на распутье: шагнуть в пустоту — или принять чужую, но честную руку помощи.
Знаете, что больнее всего? Не бедность. Не усталость. А то, что родные по крови оказались чужими по душе. И страшно не за себя. За сыновей. Чтобы им никогда не пришлось понять, каково это — быть лишними для собственной семьи.