— Хоть кому-то ты оказалась нужна…
— Не связывайся с моим сыном, — резко бросила Софья Антоновна, затягиваясь сигаретой. — Он тебе всю жизнь испортит.
— Неправда! Почему вы так говорите о Ване? Это же ваш родной сын! — в голосе Алёны дрожала обида.
— Потому и предупреждаю. Я его знаю лучше, чем ты думаешь.
Софья Антоновна развернулась и вышла из кухни, оставив Алёну одну. Девушка сидела, сжимая в руках край нового платья — того самого, в котором надеялась покорить Ваню.
Она любила его годами. Ещё девочкой, когда они только переехали в деревню Макарово после того, как отца уволили с завода. Ване тогда было семнадцать, а ей — всего десять.
— Хорошие люди, — сказала как-то мать, вернувшись от соседки.
Софья Антоновна была старше её на пятнадцать лет, но между женщинами завязалась дружба. Алёна же при любой возможности бегала к ним в дом — в надежде увидеть Ваню.
Через год он уехал в Москву поступать в институт, а она осталась, изредка навещая Софью Антоновну.
А потом Ванин звонок: «Женился». Для Алёны это стало ударом. Она верила, что если человек женится — то навсегда. Её родители прожили вместе двадцать лет, бабушка с дедом — вообще до гробовой доски. Даже Софья Антоновна признавалась, что с отцом Вани не разводилась — он просто не вернулся с войны.
— Даже не познакомил меня с женой, — ворчала соседка, заглянув к ним на чай. — Какая-то столичная штучка, нос задрала.
— Сама съезди, познакомься, — предложила мать.
— Не надо. Раз не позвал — значит, не судьба.
Алёне было жалко Софью Антоновну, но больше всего её грызла мысль: Ваня никогда не вернётся.
И всё же вернулся. Через год после свадьбы, с чемоданом и потухшим взглядом.
— Развёлся, — бросил он, выйдя на крыльцо курить, когда Алёна влетела к ним, едва услышав новость. — Достали, понимаешь? То не так, это не эдак…
Она смотрела на него, на его внезапно появившуюся седину в двадцать пять лет, и думала: как можно было его бросить?
— Может, в кино сходим? — робко предложила она.
— Некогда, — отрезал Ваня. — Мать загрузила делами по уши.
Софья Антоновна не радовалась его возвращению. Таскала по собесам, уговаривала устроиться хоть куда-то — но его всё не устраивало.
— Теперь я понимаю, почему он развёлся, — как-то призналась соседка. — Не в ней дело, а в нём.
— Неправда! — вспыхнула Алёна. — Ваня хороший!
— Хороший? — Софья Антоновна горько усмехнулась. — Эгоист, как отец.
Не найдя работы, Ваня снова исчез — даже не попрощавшись.
А потом — катастрофа. Родители Алёны погибли. Восемнадцать лет, институт, мечты — всё рухнуло. Если бы не Софья Антоновна…
На похоронах Ваня появился не один. Рядом — худенькая блондинка, смотрящая на него влюблёнными глазами.
Через две недели Алёна узнала: он снова женился.
Она устроилась дояркой в колхоз, пытаясь жить дальше.
А перед Новым годом Софья Антоновна сообщила: Ваня приедет. Один.
— Ты зря его ждёшь, — предупредила соседка, глядя, как Алёна примеряет новое платье.
— Почему? Я его люблю…
— Слишком сильно. Он этого не стоит.
В новогоднюю ночь Ваня пришёл к ней пьяный, злой, с бутылкой шампанского.
— Давай выпьем.
Он не заметил платья.
А утром уехал — снова без слов.
В феврале Алёна купила билет на автобус и поехала в Москву.
— У меня будет ребёнок.
Ванин взгляд стал ледяным.
— Если думаешь, что я на тебе женись — зря. У меня другие планы.
Она вернулась в Макарово, несколько дней не выходила из дома, а потом пришла к Софье Антоновне.
— Ты беременна? — та спросила сразу.
— Откуда вы знаете?
— Деревня маленькая. Аборт делать будешь?
Алёна опустила глаза.
— Я… не знаю.
Софья Антоновна тяжело вздохнула.
— Я когда-то родила от женатого. Потом всю жизнь врала, что отец погиб. Жалею ли? Да. Но это был мой выбор. Теперь твоя очередь решать.
В октябре родилась Оля. А к следующему Новому году Софьи Антоновны не стало. Ваня приехал на похороны — холодный, чужой. О дочери не спросил.
Через полгода он вернулся снова — за наследством.
— Дом перешёл Елене, — сухо сообщил нотариус.
— Как так?! Я — её сын!
— Вы были недоступны.
Ваня ворвался к Алёне — и замер на пороге. За её спиной стоял незнакомый мужчина.
— Замуж вы— Ну что, Ваня, — тихо сказала Алёна, глядя ему в глаза, — теперь ты понял, почему твоя мать оставила дом мне.
