— Мам, а ты тоже мечтала стать художницей?
Алёна сидела за кухонным столом, сжимая тонкую кисточку. На листе бумаги под её рукой рождалась хрупкая ветка сирени — лиловые мазки дрожали, будто боялись растечься.
— Мечтала, — улыбнулась Ольга, стоя у плиты. — Но мне было десять, и я решила, что стану учительницей.
— А потом передумала?
Ольга потянулась за чайником, отводя взгляд. Она не любила эти разговоры — за ними всегда стояло слишком многое: несбывшееся, выборы, сделанные не сердцем, а холодным расчётом.
— Жизнь распорядилась иначе.
Когда Ольга взяла Алёну из детдома, ей было тридцать пять. К тому времени она успела пережить немало: диагноз, лишивший её надежды на своих детей, развод, оставивший в душе пустошь, и бесконечные советы — «смирись», «усынови». Она не хотела брать ребёнка — не из-за эгоизма, а из страха: хватит ли у неё сил? Но однажды в детдоме она увидела Алёну — худенькую девочку, рисующую в углу. Она подняла глаза, и в них было столько боли, что Ольга почувствовала, будто кто-то сжал её сердце. Через год девочка назвала её мамой.
Теперь Алёне исполнилось одиннадцать. Она училась в обычной школе, где Ольга преподавала литературу. Коллеги уважали её — «та самая, что удочерила сироту». Но ей не нужны были одобрения. Её единственной заботой было дать Алёне жизнь, где прошлое не напоминало бы о себе.
— Ольга Михайловна, для поступления в гимназию потребуются документы. Включая свидетельство о рождении. — Женщина в приёмной смотрела строго.
— Конечно, — кивнула Ольга, сдерживая дрожь в голосе.
Она всё приготовила заранее. В документах Алёна значилась её дочерью — без намёков на усыновление. Не то чтобы это была тайна, но Ольга не хотела лишних вопросов. Она знала, как дети могут быть жестоки.
Вечером они пекли пирог с яблоками. Алёна чистила фрукты с сосредоточенностью мастера — тонкие ленты кожуры падали в миску, а сахар она сыпала осторожно, будто боялась нарушить хрупкую гармонию.
— Мам, в новой школе есть кружок рисования?
— Есть. И театр, и бассейн.
— А вдруг меня не возьмут?
Ольга взглянула на дочь. Алёна не поднимала глаз, но её пальцы замерли над миской.
— Возьмут, солнышко. Мы всё для этого сделаем.
Звонок раздался утром. Ольга вышла во двор — в квартире голос звучал слишком громко. В трубке — женский шёпот, словно пробивающийся сквозь годы.
— Это вы Ольга?.. Я… мать Алёны.
Мир на мгновение перестал существовать. Ольга ухватилась за перила. Она заметила всё: трещину в ступеньке, соринку на рукаве, собственное дыхание, ставшее тяжёлым.
— Что вам нужно?
— Я… ничего. Просто хотела спросить, как она. Можно… хотя бы увидеть?
— Она вас не помнит, — голос Ольги звучал жёстче, чем она чувствовала. — У неё новая жизнь. Не разрушайте её.
— Понимаю. Простите.
Гудки.
Ольга вернулась в квартиру и не сразу заметила, что Алёна стоит у двери. Девочка молчала, но глаза её были насторожёнными, как у зверька, учуявшего опасность.
— Кто звонил?
— Ошиблись номером, — соврала Ольга, чувствуя, как ложь царапает горло.
Через неделю её вызвали в школу. Алёна подралась с мальчишкой — случай, на неё совсем не похожий.
— Она ударила его, — сказала учительница. — Говорит, он её оскорбил.
— Чем? — Ольга сжала сумку.
— Лучше спросите у неё самой.
Алёна сидела в коридоре, уткнувшись взглядом в пол. Когда Ольга подошла, девочка подняла голову и прошептала:
— Он сказал, что у меня нет настоящей семьи. Что ты мне не мать.
Ночью Ольга не спала. Она лежала в темноте, глядя в потолок, и впервые почувствовала: её ложь — как трещина в стекле. Невидимая, но опасная.
На следующий день та женщина позвонила снова. Её звали Светлана. Она просила встречи. Ольга колебалась, но что-то — может, усталость — заставило её согласиться.
— Только без сцен. И не подходите к ней.
Они встретились в парке. Светлана оказалась моложе, чем Ольга ожидала — лет тридцать, с уставшим взглядом и руками, теребящими край платка.
— Я знаю, что не имею права… Но тогда я была одна. Боялась. Теперь я всё исправила. Работаю, живу честно. Но… она мне снится. Можно хоть раз увидеть?
— И что дальше? — Ольга не хотела злобы, но слова вырывались сами.
— Ничего. Только взглянуть.
Ольга молчала. Потом, не понимая, зачем, сказала:
— Завтра. У школы. Но не подходите.
Когда они шли домой, Алёна вдруг остановилась:
— Мам, правда, что у меня была другая мама?
Ольга села на лавочку.
— Да. Я не хотела тебя обманывать.
— Она… плохая?
— Не знаю. Думаю, просто заблудилась.
— Можно я её увижу?
Сердце Ольги сжалось.
— Только если сама захочешь.
На следующий день Светлана стояла у школы. Алёна шла рядом с Ольгой, потом вдруг отпустила её руку и подошла к незнакомой женщине.
— Меня зовут Алёна. Я люблю рисовать. И у меня есть мама — вот она. А вы… просто посмотрите. И уйдите.
Светлана заплакала. Ольга подошла.
— Она мудрее нас, — прошептала она.
— Только ради неё, — кивнула Светлана и ушла.
Дома Алёна рисовала. Кисть в её руках двигалась уверенно.
— Мам, а ты не сердишься?
— Нет. Ты молодец.
— Давай пирог испечём?
Ольга улыбнулась.
— Конечно, солнышко. Конечно.
