«Анфиса, убирайся из моей квартиры сейчас же!» — больше не в силах терпеть сестру и её отпрысков, вырвалось у меня.
В тихом городке под Псковом, где по утрам звон колоколов смешивается с ароматом свежего хлеба из пекарни, моя размеренная жизнь в сорок лет превратилась в сущий ад из-за младшей сестры. Зовут меня Татьяна, и живу я одна в своей двухкомнатной квартире, которую с великим трудом выкупила после развода. Но Анфиса, её трое сыновей и вечная безалаберность довели меня до края. Вчера, стоя на пороге, я крикнула ей эти слова — и теперь мучаюсь, правильно ли поступила. Но сил терпеть больше не осталось.
### Сестра, которая когда-то была родной
Анфиса младше меня на пять лет. Раньше мы были неразлучны, хоть и разные по характеру. Я — расчётливая, трудолюбивая, всю жизнь тащу всё на своих плечах. Она же — ветреная, вечно мечтает о «счастье», которое вот-вот свалится с неба. У неё трое детей от разных мужей: Сергею двенадцать, Михаилу восемь, а Ванечке всего пять. Живёт она в угловой каморке на съёмной квартире, перебивается копеечными подработками, и я всегда помогала — то деньгами, то продуктами, то обносками для ребятишек. Когда она попросилась пожить у меня «на недельку», сердце дрогнуло. Это было три месяца назад.
Моя квартира — моя крепость. После развода я вложила в неё всю душу: ремонт, мебель, уют. Работаю я администратором в гостинице, и моя жизнь — это расписание, аккуратность и тишина. Но с появлением Анфисы и её сорванцов всё рухнуло. Дети носятся по коридору, кричат, ломают вещи, пачкают обои. Сама же Анфиса вместо того, чтобы воспитывать их, уткнувшись в телефон, или исчезает «по делам», оставляя отпрысков на меня.
### Ад, в который они превратили мой дом
Первый же день стал для меня откровением. Серёжа грубит, Миша изрисовал стены, а Ваня размазывает кашу по столу. Они не слушаются ни меня, ни даже свою мать — будто привыкли, что та таскает их от одного «друга семьи» к другому, и мой дом для них просто очередная временная стоянка. Анфиса же даже не пытается навести порядок — не готовит, не убирает, лишь отмахивается: «Тань, тебе одной-то скучно». А я задыхаюсь от её наглости.
Теперь моя квартира напоминает барак. Грязная посуда в раковине, разбросанные по полу машинки, следы варенья на диване. Возвращаюсь с работы — и вместо отдыха мою полы, готовлю ужин на всех, пытаюсь успокоить детей. Анфиса же либо дрыхнет до обеда, либо трещит по телефону. Стоит мне попросить её помочь, как она закатывает глаза: «Боже, ну опять ты со своими придирками!» Устала, говорит. От чего? От безделья?
### Последняя капля
Вчера, вернувшись домой, я не узнала своё жильё. По коридору носились её оболтусы, один чуть не сбил меня с ног. На кухне — гора немытой посуды, в зале — лужа компота на ковре. Анфиса сидела на диване, уткнувшись в экран. И я не выдержала: «Анфиса, убирайся из моей квартиры сейчас же!» Она уставилась на меня, как на дурочку: «Ты что, всерьёз? Куда я с детьми?» Я ответила, что это её проблемы, но внутри всё дрожало. Дети застыли, глядя на нас, и мне стало их жаль. Но хватит.
Даю ей неделю на поиски жилья. Она расплакалась: «Ты родную сестру на улицу выгоняешь?» А где была её благодарность, когда она превращала мой дом в свинарник? Где её забота, когда я работала за двоих? Подруги говорят: «Таня, ты права, хватит их содержать». Но мать, узнав о ссоре, звонит и умоляет: «Не гони её, она же с малыми». А я разве не имею права на покой?
### Страх и твёрдость
Боюсь, что поступила жестоко. Анфиса действительно в отчаянном положении, и вина гложет — особенно за ребятишек. Но я не могу жертвовать собой ради её безответственности. Мой дом — моё последнее пристанище, и я не позволю превратить его в притон. Предложила помочь с поисками, но она лишь фыркнула: «Тебе лишь бы от нас избавиться». Может, так и есть. И что с того?
Не знаю, что будет дальше. Простит ли меня мать? Поймёт ли Анфиса, что сама всё испортила? Или я навсегда останусь для всех «чёрствой дурой», вышвырнувшей родных? Но одно я знаю точно: я больше не их спасительница. В сорок лет я хочу жить в своём доме — где чисто, где тихо, где меня уважают.
### Мой бунт
Эта история — мой протест против рабства. Анфиса, возможно, любит своих детей, но её безразличие губит мою жизнь. Её сыновья, может, и не виноваты, но я — не их мать. В сорок лет я возвращаю себе право на покой и достоинство. Пусть этот шаг ранит. Но я — Татьяна. И выбираю себя, даже если весь мир осудит.
