30 марта, 2025 г.
Сегодня снова раздался крик: «Мама, мои кроссовки полностью изношены!». Миша стоял в проёме, нервно поправляя майку. Я лишь попыталась успокоить его: «Мы их купили совсем недавно, ведь два месяца назад». Внутри меня всё дрожало, как будто кувшин с водой перевернули. До зарплаты ещё неделя, а в кошельке лишь пустота.
— У меня их больше нет, — простонал сын, глядя в пол. — Я их ношу каждый день.
— Снова в футбол играете? — попыталась я говорить спокойно, но голос дрожал.
Миша отвернулся, а младшая сестра, неутомимая защитница брата, вмешалась:
— Мам, в чём дело? Все мальчики в футбол играют! Неужели наш сын теперь будет сидеть на скамейке?
Я упала на табурет, чувствуя, как внутри меня собираются слёзы. Как бы я хотела плакать, но слёзы разрешены лишь ночью, когда дети спят. Сейчас же мне нужно идти на работу.
Работа… Десять лет я проработала в заводе, даже руководила бригадой. И вдруг — «бум!», всё закончилось. Завод закрылся, а новый владелец привёз сюда чужих людей, привозимых ночными автобусами. Роман, наш бывший начальник, после закрытия завода подрабатывал таксистом. Я помню тот вечер, когда он собрал вещи в сумку и сказал:
— Марина, времена тяжёлые… Жизнь будто зарываешь себя живым.
Я смеялась, полагая, что он шутит, и предложила убежать вместе. Он лишь холодно ответил:
— Я ухожу один. Я больше не могу. Я схожу с ума.
И исчез. С этого момента страх стал моим постоянным спутником. Миша ходит в школу, Света ещё маленькая… Даже базовые нужды требуют денег, а вакансий в городе почти нет. Очереди на уборщиков, а многие из претендентов имеют высшее образование.
Два дня я блуждала по Новосибирску в поисках работы: сначала обещали достойную оплату, потом хотя бы небольшую, а в конце — даже не уверялись, что заплатят. Чудом нашла работу уборщицы в офисе. Офисы теперь множатся, люди туда сидят, шуршат бумагами, а смысл их труда неясен. Платили, конечно, жалкие рубли, но хоть что‑то. Мясо стало роскошью, масло — предметом желания, а обувь и одежда уже не в бюджете. Так начался цикл «одолжил‑вернул».
Я продала золотую цепочку и обручальное кольцо, ничего ценного уже не осталось.
— Миша! Света! Я ухожу! — крикнула я, но в комнате лишь слабый шёпот. Никто не пришёл проститься. Я лишь могла ругать себя, ведь мои дети теперь в разы беднее сверстников.
Выйдя из дома, я думала о Романе. Я подала на развод и требовала алименты, но они так и не пришли — ни копейки за год. Он, кажется, исчез или просто прячет деньги.
В офисе сразу стало ясно, что что‑то случилось. Девчонки шептались, работа замедлилась.
— Почему такие кислые лица? — спросила я.
— Марина, слышали? Готовилась крупная сделка, а теперь всё рушится. Если правда, Павел Васильевич будет уволен, а вместе с ним и мы. Он не будет принимать на себя вину, — отвечала коллега.
Я почувствовала, как ноги подкашиваются. Я собиралась попросить аванс.
— Почему? — удивилась Алла.
— Миша нужны кроссовки, — сказала я. — Попрошу аванс.
— Не самое лучшее время, но попробуй, — подтвердила она.
Я постучала в кабинет управляющего. Андрей Александрович, обычно строгий, улыбнулся, узнав меня.
— Зайдите, — кивнул он. — Садитесь, расскажите.
Я встала, но всё равно держалась стоя.
— Андрюша, нужен аванс. Мой сын без обуви, не сможет идти в школу… — прошептала я, пытаясь сдержать слёзы.
Он задумался, потом сказал:
— Садитесь. У меня тоже есть новость.
Он медленно написал цифру на листке. Эта сумма могла бы изменить нашу жизнь: погасить долги, одеть детей, отремонтировать квартиру.
— Что нужно сделать? — спросила я, голос дрожал.
— Не бойтесь, — предупредил он. — За эту сумму задание будет… не совсем чистым.
Он дал мне бумагу с инструкциями: подменить документы в папке главного бухгалтера. Я должна была принести старые, а его — новые. Бухгалтер, Ольга Гавриловна, в тот момент была в отпуске.
Я почти упала со стула от шока. Это была возможность, но цена была высока.
Коллеги сразу спросили:
— Дал ли он аванс?
Я кивнула, потом покачала головой, вышла в свою маленькую комнату и задумалась: «Отказаться? Но тогда найдут кого‑то другого». Дети — мой главный приоритет.
В дверях появился Ольга Гавриловна.
— Марина, Андрей Александрович ушёл, мне нужно с вами поговорить, — сказала она.
Я бросилась к ней, заплакав.
— Он хочет меня выставить в роли козла? — прошептала она.
Ольга кивнула, передала конверт с небольшими деньгами.
— Держите, хватит на кроссовки, — прошептала она. — Но до вечера ничего не говорите.
Дома меня встретили дети. Миша первым сказал:
— Мам, прости. Я…
Я обняла его, отдала деньги, купила торт и попросила помочь накрыть стол. Слёзы всё ещё текли, но я держалась.
Вечером Ольга пришла снова, а с ней и Иван Николаевич, бывший одноклассник. Мы учились в одной школе, потом пошли в техникум, а потом разошлись. Я давно не видела его, но он всё ещё помнил меня.
— Маринка? Не может быть! — сказал он, почти в шоке.
Мы сели за стол, дети уже спали. Он спросил, как я оказалась уборщицей. Я рассказала о заводе, о браке, о том, как всё пошло не так.
— Ты ведь могла учиться дальше? — удивился он.
— Выборов было мало. Я просто хотела мира, — ответила я.
Он постучал пальцами по столу:
— Слушай, я помогу тебе вернуться в школу. Я готов финансово поддержать. Мы оба получили развод, у меня теперь время. Ты сможешь снова работать в заводе, но уже не как уборщица.
Я улыбнулась сквозь слёзы:
— Я помню, как ты меня отталкивал учебниками, когда я пыталась объяснить физику.
Он рассмеялся, и мы договорились: я поступлю на ускоренный курс, а через три года возьму своё дело в руки.
Сейчас, в 2028 году, я, Марина Валентиновна, руковожу собственным предприятием. Всё изменилось: походка, стиль, манера общения. Я стала сильной, уверенной, любимой. Кто бы мог подумать, что одна школьная задача по физике может стать началом такой жизни?
