«Если не пустишь мою мать жить к нам — я подаю на развод»: и он подал…
Мужчина, клянущийся в вечной любви, может в мгновение ока стать чужим. Особенно когда нужно выбирать между семьёй и собственным спасением от разрушения. Я это пережила.
Когда мы с Игорем обручились, у нас не было своего угла. Ютились у его родителей в трёхкомнатной хрущёвке — тесно, но сносно. Пока однажды его отчим не застал тёщу — свою жену — с любовником. Молодой, наглый, с обещаниями «райской жизни». Шёпотом убедил её:
— Продавай квартиру. Уедем в Краснодар. Там начнём с чистого листа.
Мы уговаривали Валентину Петровну образумиться:
— Он вас обманет. Останетесь без крова.
Но она лишь фыркнула:
— Завидуете, вот и лезете не в своё дело.
Через неделю мы с грудной дочкой оказались на улице. Квартиру продали, нас выставили. Муж вкалывал на двух работах, я в декрете писала дипломы за копейки по ночам. Еле-еле тянули съёмную однушку, но верили — ради будущего.
Копили на ипотеку, но судьба внезапно смилостивилась: умерла моя тётя, одинокая, безродная. Оставила мне квартиру в Подольске — светлую, с высокими потолками. На отложенные деньги сделали ремонт. Впервые за годы я вздохнула свободно.
Но покой длился недолго.
Однажды вечером, когда я вытирала тарелки после ужина, в дверь постучали. На пороге — Валентина Петровна. Лицо опухшее, глаза мутные, как у затравленного зверя.
— Детки… он меня выгнал… Всё забрал. Осталась с одним чемоданом. Пустите…
Мы с Игорем переглянулись. Я видела, как его лицо дрогнуло. Он подхватил мать, усадил за стол, налил «Беловодья». А я стояла, онемев, будто меня ударили по голове. Мы же предупреждали её, умоляли не рушить всё. А она не просто не слушала — вышвырнула нас с ребёнком, когда ещё можно было остановиться.
Игорь посмотрел на меня:
— Она не выживет одна. Мы не можем её бросить.
Я стиснула зубы:
— Она нас выкинула, как ненужный хлам. А теперь ты хочешь, чтобы она жила здесь? В этом доме, где мы наконец смогли дышать?
Валентина Петровна заплакала:
— Сынок, я больше так не буду… Прости…
И тогда он произнёс слова, которые перерезали мне горло:
— Если не согласишься — разводимся.
Мир потемнел. В ушах зазвенело, будто в них вбили гвозди. Но я ответла тихо, как говорят перед гибелью:
— Хорошо. Это твой выбор. Оставь ключи. Здесь живёт лишь тот, кто меня уважает.
Через неделю он подал заявление.
Ушёл. С матерью. В съёмную комнату. А я осталась — с ребёнком и пустотой внутри. Но не жалею. Не впустила предательницу под свой кров. Не позволила мужчине решать, с кем мне делить свою жизнь.
Любовь не ставит ультиматумов. Особенно таких.
Теперь я знаю: родство — не в крови. Оно в уважении. В границах. В выборе, который делаешь, когда трудно. Игорь выбрал. И я — тоже.
