**Смех сквозь обиду**
Алевтина Семёновна поставила перед внучкой тарелку с дымящимся борщом и присела напротив, наблюдая, как Лариса водит ложкой по золотистой жирной плёнке.
— Не по вкусу? — спросила бабушка, хотя ответ знала заранее. Уже третий день внучка ковыряла еду, словно в тарелке пряталось что-то невкусное.
— Всё нормально, — буркнула Лариса, уткнувшись в тарелку. — Просто не хочется есть.
— Да-да, не хочется, — протянула Алевтина Семёновна. — А вчера видела, как ты в холодильнике шарила. Мороженые вареники искала, да? Те, что я специально в магазине купила?
Лариса отложила ложку, вздохнув.
— Бабуль, ну зачем заводиться? Я же сказала — всё в порядке. Просто устала после работы, голода нет.
— Устала, — покачала бабушка головой. — В твои-то годы я после смены в цеху ещё и картошку полола, и бельё на речке полоскала. А ты целый день за компьютером сидишь — усталость нашла.
Внучка резко поднялась, тарелка звякнула о стол.
— Знаешь что? Хватит! Каждый день одно и то же. То еда не такая, то работа не та, то парни не те. Достало уже, ей-богу!
— Вот как с бабушкой разговариваешь! — вспыхнула Алевтина Семёновна. — Мать тебя так воспитывала?
— Мать меня вообще не воспитывала! — вырвалось у Ларисы, и она тут же прикусила губу.
Повисла тишина. Бабушка медленно встала, собрала посуду. Руки слегка дрожали, но голос был спокоен:
— Понятно. Значит, во всём я виновата. И то, что к себе взяла, когда родители развелись, — ошибка. И то, что кормлю, одеваю — тоже не так.
— Бабуль, я не это имела в виду… — растерялась Лариса.
— А что тогда? — Алевтина Семёновна обернулась, и внучка увидела слёзы в её глазах. — Что я старая перечница, жизнь тебе отравляю? Наверное, так и есть. Старики всегда молодым мешают, это я знаю.
Лариса хотела возразить, но бабушка уже скрылась на кухне. Послышался плеск воды, звон тарелок. Девушка постояла в нерешительности, затем поплелась в комнату.
Алевтина Семёновна мыла посуду, и слёзы капали в мыльную пену. В груди щемило так, будто кто-то сжал сердце в кулаке. Неужели она и правда стала обузой? Неужели вся её забота только раздражает?
Она вспомнила, как три года назад Лариса пришла к ней с одним рюкзаком и красными от слёз глазами. Родители разводились — отец ушёл к молодой, мать запила. Куда было податься двадцатилетней девчонке? Конечно, к бабушке. Алевтина Семёновна не задавала лишних вопросов — освободила лучшую комнату, стала готовить, стирать, заботиться.
А теперь выходит, что всё это было зря?
— Алевтина Семёновна! — раздался голос из прихожей. — Вы дома?
Бабушка быстро утёрла лицо фартуком и открыла дверь. На пороге стояла соседка Нина Петровна с пакетиком в руках.
— Заходи, — кивнула Алевтина Семёновна, делая вид, что всё в порядке. — Чайку налью?
— Да нет, некогда. Внучка из Питера гостинцы привезла, — Нина Петровна протянула пакет. — Конфеты какие-то модные. Думаю, с тобой поделюсь.
— Спасибо, родная, — Алевтина Семёновна взяла угощение. — Надолго внучка приехала?
— Всего на неделю. Работа не отпускает. Но как примчалась — сразу ко мне! Цветы подарила, шаль новую. — Соседка сияла. — Говорит: «Бабушка, как я без тебя скучала!»
Алевтина Семёновна улыбалась, а внутри всё сжималось от боли. Вот у Нины Петровны внучка — золото. А у неё? Сплошные упрёки да недовольство.
— А твоя Лорочка как? Всё на работе пропадает? — поинтересовалась соседка.
— Да, работает, — поспешно ответила бабушка. — Хорошая девочка, помогает мне во всём.
— Конечно, хорошая! Умница, красавица. Вам с ней повезло, — улыбнулась Нина Петровна. — Ладно, бегу. На конфеты не обижайся!
Когда дверь закрылась, Алевтина Семёновна прислонилась к стене и закрыла глаза. Как же больно было врать! А ведь раньше она и правда гордилась внучкой — рассказывала всем, как Лариса в школе стихи читала, как в институте на отлично училась…
— Баб, кто приходил? — из комнаты выглянула Лариса. На лице было написано раскаяние.
— Нина Петровна. Конфет принесла, — сухо ответила бабушка.
— Может, чаю попьём? С этими конфетами? — Лариса подошла ближе. — Я… я хотела извиниться. Наговорила глупостей.
Алевтина Семёновна молча поставила чайник. Внучка разложила конфеты на блюдечке, любуясь блестящими обёртками.
— Красивые.
— Внучка Нины Петровны из Питера привезла, — заметила бабушка. — Не забывает старушку.
Лариса покраснела.
— Бабуль, ну что ты? Я тебя тоже люблю, просто… иногда мне кажется, что ты ко мне придираешься. Вот как с борщом.
— Придираюсь? — Алевтина Семёновна повернулась. — А мне кажется, я просто беспокоюсь. Ты похудела, лицо бледное. Может, заболела?
— Нет, не заболела. Проект на работе горит, все нервничают.
Алевтина Семёновна налила чай, села рядом.
— А почему мне не рассказываешь? Раньше всё делилась — и про работу, и про друзей. А теперь молчишь, будто незнакомая.
Лариса вертела конфету в пальцах.
— Не знаю… Мне казалось, тебе это неинтересно. Ты же не разбираешься в дизайне, в цифрах этих…
— А ты попробуй объяснить! — возмутилась бабушка. — Может, и пойму. Я не дура старая.
— Да нет, ты не дура, — Лариса замолчала, затем вздохнула. — Начальник новый пришёл, всем мозги выносит. Особенно девушкам. Говорит, мы в дизайне ничего не смыслим.
— Дурак, — отрезала Алевтина Семёновна.
ЛарисаОни сидели за столом с чашками чая и конфетами, и Алевтина Семёновна вдруг рассмеялась, глядя на внучку: «Знаешь, Ларисонька, а ведь и впрямь — с тобой мне скучать некогда!»