Умирая в реанимации, я нашла их записку: «Уехали на 10 дней». Вскоре мой дом уже висел на продаже
Мои дети оставили мне записку «Уехали на 10 дней» в тот момент, когда я боролась за жизнь, прикованная к аппаратам. Они думали, что я не выживу. Хуже того что у меня не хватит сил сопротивляться. Пока я дышала через трубку, они выставили мой дом на продажу, готовясь получить наследство.
Но я оказалась не так беспомощна, как они предполагали. Я сама продала дом, опустошила все счета и ушла, не оглядываясь. Год спустя мир увидел меня в вирусном видео улыбающуюся, в окружении новой «семьи». Когда моя дочь примчалась с криком: «Мама, прости, не бросай нас!» я посмотрела ей в глаза и сказала: «У меня уже были похороны. Ты просто не пришла».
Первое, что я услышала в тот ужасный день, резкий писк кардиомонитора. Грудь горела от удара током, и несколько секунд я не понимала, жива ли ещё. Ослепительный свет больницы резал глаза, воздух пах лекарствами. Ко мне наклонился молодой медбрат. На бейдже было написано: «Артём».
«Всё хорошо, тихо сказал он. Просто отдохните».
Но я не чувствовала себя в безопасности. Лишь пустоту. Горло пересохло, но я прошептала: «Где мои дети?»
Артём замешкался, и его молчание сказало больше любых слов. Позже, думая, что я сплю, он говорил по телефону: «Да, она пришла в себя Хотите поговорить?.. Хорошо, я понял».
Они не хотели говорить со мной. Собственные дети.
Утром медсестра поставила рядом стакан воды. Под ним лежала сложенная записка. Руки дрожали, когда я разворачивала её.
«Уехали на 10 дней. Надеемся, тебе будет лучше. Лена и Дима».
Вот и всё. Десять слов. Ни цветов, ни нежности. Просто сообщение, как перед отпуском.
На девятый день, когда меня выписали, за мной никто не пришёл. Волонтёр вывез меня на коляске. Сердце сжалось, когда машина остановилась у дома, где я прожила двадцать семь лет. Что-то было не так: исчезли кресла с крыльца, сменились занавески, а керамическая лягушка, где всегда лежал запасной ключ, оказалась пуста.
Я стучала пятнадцать минут, прежде чем дверь открыл зять Сергей с кружкой кофе. Он побледнел. «О Марья Ивановна. Вы вернулись. Мы не ждали так скоро. Врачи говорили»
Я прошла мимо. Гостиная почти не напоминала мою. Мебель переставлена, стены перекрашены, а свадебные фото, когда-то висевшие с гордостью, были сброшены в пыльную коробку.
А потом я увидела. На столе лежал рекламный буклет с фото моего дома. Мой дом продавался.
Рядом папка с документами. Доверенность. Внизу стояла моя подпись, поставленная годы назад после операции на бедре, когда я была в полубреду. Лена тогда сказала: «Мама, это просто страховка». Теперь я поняла это была ловушка.
И словно судьба хотела, чтобы я увидела всё, в кладовке заряжался старый планшет Димы. Он был разблокирован, на экране переписка детей.
Лена: «Как только продадим мамин дом, наконец вздохнём свободно».
Дима: «Да. Пансионат уже готов. Хватит терпеть. Долго ждали».
«Вздохнём свободно». Так они называли меня. Женщину, которая работала на двух работах после смерти их отца. Женщину, отдавшую им всё.
Они не просто ждали моей смерти они стирали меня.
В ту ночь я не кричала. Не устраивала сцен. Я готовилась.
Утром позвонила бывшему ученику, Игорю Седову. Когда-то он был застенчивым мальчиком, любившим стихи. Теперь адвокат с небольшой конторой.
«Марья Ивановна, тепло сказал он, конечно, я вас помню. Вы научили меня писать».
Я рассказала всё. Он выслушал и объяснил: доверенность, которую они выманили у меня, не даёт им права продавать дом. «Мы это остановим», твёрдо заявил он.
Впервые за долгое время я почувствовала надежду. Игорь подал документы на отмену их прав. Вечером я сменила замки. Когда пришёл Сергей, я сказала через домофон: «Ваши инструменты на крыльце. Забирайте и уходите. Иначе вызову полицию». Он ушёл без слов.
Я больше не была их матерью. Я была их добычей. Но они недооценили меня.
Через три дня суд вернул мне все права. Но оставаться в доме было опасно. Они попробуют снова. Поэтому я сама выставила его на продажу. Только за наличные. Продала за одиннадцать дней.
На следующий день после сделки я сняла все деньги, закрыла счета, к которым у них был доступ, и открыла новые на имя Надежды Беловой, в память о бабушке. Это было похоже на сбрасывание старой кожи.
Перед отъездом я оставила на столе две записки. В обеих одни и те же слова:
«Спасибо, что показали, кто вы на самом деле».
Когда они вернулись с отдыха, дом был пуст. Как и я.
Я ехала на север, пока не добралась до крошечного городка Заря, затерянного в лесах. Купила на сбережения скромный домик и представилась бывшей библиотекаршей. «Надя Белова, вдова, без детей, ищет покоя».
Впервые за десятилетия никто не требовал моей помощи.
Я стала волонтёром в местной библиотеке. Там познакомилась с Ольгой, официанткой, воспитывающей сына Алёшу. Ему было восемь, он обожал комиксы и после школы всегда забегал в библиотеку. Когда он впервые назвал меня «бабушкой Надей», сердце екнуло но от счастья.
Постепенно появился новый ритм жизни: дни с Алёшей, вечера с Ольгой, утро среди книг. Всё просто. Настояще.
Но судьба снова напомнила о себе. На день рождения Алёши одна из мам сняла, как он задувает свечи рядом со мной. Ролик стал вирусным. Кто-то узнал меня по старым фото. Заголовки пестрели: «Бабушка-призрак найдена живой в глубинке».
Лена увидела. Я знала.
Через два дня у библиотеки остановилась машина с московскими номерами. Из неё вышла Лена. Похудевшая, постаревшая. Увидев меня, она заплакала.
«Мама прошептала она. Не уходи»
Я посмотрела ей в глаза. Без дрожи: «У меня уже были похороны, Лена. Ты просто не пришла».
Она рыдала, тянулась ко мне. Но я не двинулась. Та часть меня, что нужда
