— Умоляю тебя, доченька, сжалься надо мной, уже три дня не было во рту ни крошки хлеба, и ни копейки не осталось, — шептала старушка продавщице.
Ледяной ветер пробирал до костей, обвивая старые улочки города, будто напоминая о временах, когда здесь еще жили люди с теплыми сердцами и открытыми взглядами.
Среди серых стен и облупившихся вывесок стояла пожилая женщина, лицо которой было испещрено морщинами, будто каждая из них рассказывала свою историю — о боли, о стойкости, о потерянных надеждах. В руках она сжимала потрепанную сумку с пустыми бутылками — последними осколками прошлой жизни. Глаза её были влажными, слезы медленно скатывались по щекам, не спеша высохнуть на морозном воздухе.
— Умоляю, доченька… — прошептала она дрожащим голосом, словно лист на ветру. — Три дня… три дня нет хлеба. Ни рубля… ни копейки, чтобы купить хотя бы краюшку.
Её слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью булочной продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд её был холодным, будто вырезанным изо льда.
— И что? — раздраженно ответила она. — Это булочная, не пункт приема бутылок. Разве не видишь? На табличке ясно написано: бутылки сдают в специальном месте, там и дают деньги… на хлеб, на еду, на жизнь. Чего ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт закрывается в полдень. Опоздала. Опоздала на тот крошечный шанс, который мог бы спасти её от голода. Раньше она и представить не могла, что будет собирать бутылки. Она была учительницей, женщиной с образованием, с достоинством и честью, которую не потеряла даже в самые трудные дни. Но теперь… теперь она стояла у ларька, как нищенка, чувствуя, как горький вкус стыда наполняет её душу.
— Ладно… — смягчив тон, сказала продавщица. — Меньше спать надо. Завтра придешь с бутылками пораньше — покормлю.
— Доченька… — взмолилась женщина. — Дай хоть четверть батона… Завтра отдам. Голова кружится… Больше не могу… не могу терпеть этот голод.
Но в глазах продавщицы не было и искры сострадания.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама еле концы с концами свожу. Каждый день толпы просят, всех не накормишь. Не задерживай, очередь стоит.
Рядом стоял мужчина в темном пальто, погруженный в свои мысли. Казалось, он был далеко — в мире забот, решений, будущего. Продавщица преобразилась в одно мгновение, будто перед ней появился не просто покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Павел Андреевич! — воскликнула она приветливо. — Сегодня как раз привезли ваш любимый хлеб, с орехами и сухофруктами. И пирожки свежие — с курагой. С вишней вчерашние, но тоже вкусные.
— Добрый, — рассеянно ответил мужчина. — Дайте хлеб с орехами и шесть пирожков… с вишней.
— С курагой? — улыбнулась она.
— Неважно, — пробормотал он. — С курагой, если есть.
Достал толстый кошелек, вынул крупную купюру и молча протянул. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону… и остановился. Он увидел старушку, стоявшую в тени ларька. Лицо её показалось знакомым. Очень знакомым. Но память упрямо отказывалась возвращать воспоминания. Лишь одна деталь вспыхнула в сознании: старинная брошь в виде цветка, приколотая к её поношенному пальто. В ней было что-то особенное… что-то близкое.
Мужчина сел в черный автомобиль, поставил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был недалеко, на окраине города, в скромном современном здании. Он не любил показуху. Павел Шатов, владелец крупной сети бытовой техники, начинал с нуля — в лихие девяностые, когда страна была на грани хаоса и каждый рубль добывался потом и кровью. Благодаря железной воле, уму и невероятному трудолюбию он построил империю без связей и покровителей.
Его дом — уютный коттедж на окраине — был полон жизни. Здесь жили его жена Жанна, двое сыновей, Артём и Кирилл, и скоро должна была родиться долгожданная дочь. Именно звонок жены вырвал его из раздумий.
— Паш, — тревожно сказала Жанна, — из школы звонили. Артём опять подрался.
— Солнце, не знаю, смогу ли… — вздохнул он. — Сегодня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта можем потерять миллионы.
— Но мне тяжело одной, — прошептала она. — Я беременна, устала. Не хочу идти туда одна.
— Не ходи, — тут же сказал он. — Обещаю, найду время. А Артём… получит по заслугам, если не начнет себя вести.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно сказала она. — Приходишь, когда дети уже спят, уходишь — когда они еще в постели. Я волнуюсь. Ты совсем не отдыхаешь.
— Работа, — ответил он, почувствовав укол вины. — Но всё ради семьи. Ради тебя, ради детей, ради нашей малышки, которая скоро появится.
— Прости, — прошептала она. — Просто ты мне нужен.
Павел провел весь день в офисе, а затем и вечер. Вернувшись домой, он застал детей спящими, а жену — сидящей в гостиной в ожидании. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Я уже поел в офисе. Принес пирожков с курагой, из той же булочной. Очень вкусные. И хлеб с орехами…
— Хлеб не понравился, — заметила Жанна. — Дети даже не доели.
Павел задумался. В его сознании всплыл образ той старушки. Было в ней что-то… что-то глубоко знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь… И вдруг, словно вспышка, память вернулась.
— Неужели… она? — прошептал он. — Тамара Васильевна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил всё. Школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как она учила его математике, терпеливо объясняя каждую задачу. Вспомнил, как он, мальчик из бедной семьи, жил с бабушкой в крохотной квартире, где порой не было даже хлеба. И она… она замечала. Не давала ему чув
