Пожалуйста, доченька, смилуйся надо мной, уже три дня я не ела ни крошки хлеба, а денег у меня нет, умоляла старушка продавщицу.
Холодный зимний ветер проникал в кости, обвивая ветхие улочки города, будто хотел напомнить о временах, когда здесь ещё жили люди с тёплыми сердцами и искренними взглядами. Среди серых стен и облезлых вывесок стояла пожилая женщина, её лицо было изрезано тонкой сетью морщин, каждая из которых рассказывала свою историю боли, сопротивления и утраченных надежд. В сжатых руках она держала изношенную сумку, полную пустых стеклянных бутылок последних осколков прежней жизни. Её глаза были влажными, слёзы медленно стекали по щекам, не спеша сушиться в холодном воздухе.
Пожалуйста, дочь шепнула она дрожащим голосом, словно листок на ветру. Три дня я не пробовала хлеба. У меня не осталось ни одной копейки
Слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью хлебной лавки продавщица лишь отмахнулась, её взгляд был холоден, как выточенный из льда.
И что с того? ответила раздражённо. Это булочная, а не пункт приёма бутылок. Ты что, не умеешь читать? На вывеске ясно написано: бутылки сдаёшь в специальный пункт, а там тебе дают деньги на хлеб, на еду, на жизнь. Что ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт приёма закрывается в полдень. Пришла слишком поздно, упустив ту крохотную возможность, что могла бы избавить её от голода. Раньше она и думать не могла собирать бутылки. Было время, когда она была учительницей, образованной женщиной с гордой осанкой и честью, которую не теряла даже в самые тяжёлые дни. Но теперь теперь она стояла у киоска, как нищенка, чувствуя, как горький привкус стыда переполняет её душу.
Ну сказала продавщица, смягчая тон, тебе бы спать поменьше. Завтра, если ты принесёшь бутылки рано, приходи, и я дам тебе еду.
Доченька, умоляла она, дай хотя бы четверть буханки Я заплачу завтра. Меня кружит голова Я не могу Я больше не выдержу голода.
В глазах продавщицы не было ни искорки сочувствия.
Нет, резко отрезала она. Я не занимаюсь благотворительностью. Я сама едва свожу концы с концами. Каждый день ко мне подходят толпы, и я не могу накормить всех. Не отвлекай меня, у меня очередь.
Неподалёку стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в собственные мысли. Он выглядел отстранённо, будто находился в другом мире мире забот, решений, будущего. Продавщица мгновенно изменилась, как будто перед ней появился не простой клиент, а важный гость.
Добрый день, Павел Андреевич! вежливо воскликнула она. Сегодня у нас ваш любимый хлеб с орехами и сухофруктами. А выпечка свежая, с абрикосом. Вишнёвые вчерашние, но всё ещё вкусные.
Добрый день, ответил, слегка отвлечённый, мужчина. Дайте мне хлеб с орехами и шесть вишнёвых выпечек.
С абрикосом? спросила она, улыбаясь.
Не важно, пробормотал он. С абрикосом, если хотите.
Он вынул из толстой портмоне крупный банкнот и передал её молча. В тот момент его взгляд случайно упал в сторону и остановился. Он увидел старушку, стоявшую в тени киоска. Её лицо показалось ему знакомым, очень знакомым, но память упорно отказывалась вернуть воспоминания. Оставалась лишь одна деталь: большой старинный цветочный значок, прикреплённый к её поношенному плащу. Чтото в нём было особенное, напоминающее о прошлом.
Мужчина сел в свой чёрный автомобиль, положил покупки на сиденье и уехал. Его офис находился недалеко, в пригороде, в современном, но скромном здании. Помпезность ему не нравилась. Павел Шатов, владелец крупной компании по продаже бытовой техники, начинал с нуля в начале девяностых, когда страна стояла на грани хаоса, а каждый рубль добывался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и неистовой трудоспособности он построил империю без влиятельных связей и покровителей.
С его домом уютным шале в окрестностях была полна жизнь. Живут там жена Жанна, двое детей Артём и Кирилл, и скоро появится долгожданная дочка. Именно звонок от жены вырвал его из раздумий.
Паша, сказала Жанна тревожным голосом, нам позвонили из школы. Артём опять поссорился.
Дорогая, я не уверен, что успею, вздохнул он. У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта мы можем потерять миллионы в обороте.
Но идти одной мне тяжело, прошептала она. Я беременна, устала. Не хочу идти одна.
Не ходи, сразу ответил он. Я найду время. А Артём получит хорошую порцию наказания, если не начнёт вести себя.
Ты почти никогда не дома, сказала она печально. Приходишь, когда дети уже спят, уходишь, пока они ещё в кроватях. Я беспокоюсь о тебе, ты ничего не отдыхай.
Это работа, сказал он, чувствуя укол вины. Но всё ради семьи. Ради тебя, детей, нашей будущей крохи.
Прости, прошептала она. Я просто нуждаюсь в тебе.
Павел провёл весь день в офисе, потом ещё и в послеобеденное время. Вернувшись домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за резкие слова, но он лишь кивнул.
Ты права, тихо сказал он. Я слишком много работаю.
Он предложил разогреть ужин, но Павел отказался.
Я уже поел в офисе. Принёс абрикосовый пирог из того самого киоска. Он великолепен. И хлеб с орехами
Нам не понравился хлеб, прокомментировала Жанна. Дети даже не доели его.
Павел задумался. В голове всплыл образ той старушки. Было в ней чтото глубоко знакомое. Не только лицо, но осанка, взгляд, значок И вдруг, как вспышка, вернулась память.
Неужели это она? прошептал он. Тамара Васильевна?
Сердце сжалось. Он вспомнил всё: школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как она учила его математике, объясняя каждую задачу с терпением. Вспомнил, как он, ребёнок из бедной семьи, жил с бабушкой в маленькой квартире, где иногда не было даже хлеба. И она она замечала его. Не позволяла ему чувствовать унижение. Придумывала работу для него: помогать по дому, сажать цветы, чинить забор. И потом, без промедления, появлялась еда на столе. А хлеб её хлеб, испечённый в русской печи, с хрустящей коркой и ароматом детства.
Я должен её найти, решил он.
На следующий день Павел не пошёл в офис. Отправил короткое сообщение секретарю «Всё откладывается» и вышел из дома до самого рассвета. Холод был таким же, но теперь жгучим внутри.
Он обходил улицы вокруг хлебного киоска снова и снова. Спрашивал дворников, продавцов сигарет, девушку, выгуливающую старую собаку. Никто её не видел в тот утренний час. Только мальчишка, собирающий картон, сказал:
Бабушка Тамара иногда ночует в подвале дома 17 на Садовой. Дверь сломана, кто хочет может зайти.
Павел бросился туда. Коридор вонял мочой и старой сыростью. Он спустился по лестнице осторожно; свет фонарика телефона дрожал на облёсывающихся стенах. В углу, среди коробок и старого плаща, служившего подушкой, она лежала. Спала или притворялась спящей было трудно понять. Цветочный значок всё ещё висел на её плаще, теперь казалось, что он стал больше, будто время его разросло.
Тамара Васильевна прошептал он.
Пожилая медленно открыла глаза. Не было удивления, лишь лёгкое сморщивание губ.
Шатов Павлуша, произнесла тем же голосом, которым четырнадцать лет назад поправляла уравнения. Ты подрос.
Он встал на колени, не обращая внимания на грязный пол.
Почему ты никогда меня не искала? Я я вам всё должен.
Долг был моим, а не твоим, ответила она. Я дала тебе то, что любой учитель должен дать: немного веры, когда ничего не оставалось. Ты же её принял и умножил. На этом всё.
Это ещё не всё, пробормотал Павел, голос дрожал. Не всё, если вы голодаете, а я я спорю с поставщиками о миллионах, которые мне не нужны.
Тамара попыталась подняться; он поддержал её. Её руки были окаменевшими, кожа холодной.
Глупый ребёнок, вздохнула она. Мир не работает наоборот. Ты уже расплатился. Каждый раз, когда ты помогал без унижения, каждый раз, когда ты не ставил себя выше других ты платил. Теперь иди. Я хочу спать.
Я не уйду, сказал он твёрдо. И ты пойдёшь со мной.
Она долго смотрела на него. В её глазах уже не было мольбы, лишь древняя достоинственная уверенность, которую ни бедность, ни годы не смогли отнять.
Ты уверен, что хочешь тащить старушку, которой уже нет пользы?
Вы поддержали меня, когда я был никчёмным, ответил Павел. Теперь моя очередь.
Тамара впервые улыбнулась. Это была маленькая, усталая, но искренняя улыбка.
Тогда принеси мне тот хлеб с орехами, что ты купил вчера, попросила она. Хочу вспомнить, как на вкус был детский сладкий мир.
Павел помог ей встать. Они вместе вышли из подвала, он держал её за локоть, будто боялся, что она сломается. Снаружи город всё ещё был холодным, но ветер уже не казался таким жестоким.
В машине, пока прогревался мотор, она положила голову на стекло и пробормотала:
Знаешь, Павлуша в конце концов мы все возвращаемся туда же. Одни раньше, другие позже. Главное, чтобы ктото помнил, что мы были здесь.
Павел не ответил. Он лишь завёл мотор и поехал к дому, где Жанна и дети ждали, не подозревая, что в этот день их семья расширится самым неожиданным и справедливым образом.
