— Умоляю тебя, дочка, сжалься надо мной, три дня уже куска хлеба во рту не было, ни копейки не осталось, — голос старушки дрожал, как осиновый лист на ветру.
Морозный ветер пробирал до костей, обвивая старые улочки города, будто напоминая о временах, когда здесь ещё жили люди с тёплыми сердцами и открытыми душами.
Среди серых стен и облупившихся вывесок стояла пожилая женщина. Лицо её было изрезано морщинами, будто каждая черта хранила свою историю — о боли, стойкости и потерянных надеждах. В руках она сжимала потрёпанную сумку с пустыми бутылками — последними осколками прошлой жизни. Глаза её блестели от слёз, медленно стекающих по щекам, будто не спеша застыть на морозе.
— Умоляю, доченька… — прошептала она, голос её дрожал, как лист на ветру. — Три дня уже ничего во рту не было. Ни копейки не осталось… даже на корочку хлеба.
Слова её повисли в воздухе, но за стеклянной дверью булочной продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд её был холоден, будто высечен изо льда.
— Ну и что? — отрезала она раздражённо. — Это булочная, а не пункт приёма бутылок. Разве не видишь? На табличке чётко написано: бутылки сдают в спецпункте, там и деньги дают… на хлеб, на еду, на жизнь. Чего ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт закрывается в полдень. Опоздала. Опоздала на тот крохотный шанс, который мог спасти её от голода. Раньше ей и в голову не приходило собирать бутылки. Она была учительницей — женщиной образованной, с гордой осанкой и честью, которую не теряла даже в самые тяжёлые дни. Но сейчас… сейчас она стояла у киоска, как нищенка, чувствуя, как горечь стыда наполняет её душу.
— Ладно… — продавщица смягчила тон. — Меньше спать надо. Завтра принесёшь бутылки пораньше — поешь.
— Доченька… — взмолилась старушка. — Дай хоть четверть буханки… Завтра отдам. Голова кружится… Больше не могу…
Но в глазах продавщицы не было и искры жалости.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама с трудом концы с концами свожу. Каждый день толпы просят — всех не накормишь. Не задерживай, очередь стоит.
Рядом остановился мужчина в тёмном пальто, погружённый в свои мысли. Казалось, он был где-то далеко — в мире забот, решений, будущего. Продавщица преобразилась вмиг, словно перед ней был не просто покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Павел Андреевич! — воскликнула она радушно. — Ваш любимый хлеб с орехами и сухофруктами как раз привезли. И пирожки — свежие, с абрикосом. С вишней вчерашние, но тоже хорошие.
— Добрый, — рассеянно ответил мужчина. — Дайте хлеб с орехами и шесть пирожков… с вишней.
— С абрикосом? — улыбнулась она.
— Неважно, — пробормотал он. — С абрикосом, если хотите.
Достал толстый кошелёк, вынул крупную купюру и молча протянул. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону… и остановился. Он увидел старушку, стоявшую в тени киоска. Лицо её показалось знакомым. Очень знакомым. Но память упрямо отказывалась подсказать, откуда. Лишь одна деталь вспыхнула в сознании — старинная брошь в виде цветка на её потрёпанном пальто. В ней было что-то особенное… что-то родное.
Мужчина сел в чёрную машину, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был неподалёку, на окраине города, в скромном современном здании. Он не любил показной роскоши. Павел Шатов, владелец крупной сети магазинов электроники, начинал с нуля — в лихие девяностые, когда страна балансировала на грани хаоса, и каждый рубль доставался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятному трудолюбию он построил империю, не полагаясь на связи и покровителей.
Его дом — уютный коттедж на окраине — был полон жизни. Там жили жена Жанна, двое сыновей — Артём и Кирилл, и скоро должна была родиться долгожданная дочь. Именно звонок жены вырвал его из раздумий.
— Паш… — голос её звучал встревоженно. — Из школы звонили. Артём опять подрался.
— Дорогая, я не уверен, что смогу… — вздохнул он. — Важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта можем потерять миллионы.
— Но мне тяжело одной… — прошептала она. — Я беременна, устала. Не могу туда одна.
— Не ходи, — быстро сказал он. — Обещаю, выкрою время. А Артёму… влетит, если не начнёт себя вести.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно сказала жена. — Приходишь, когда дети уже спят, уходишь — когда ещё не проснулись. Я за тебя волнуюсь. Ты совсем не отдыхаешь.
— Работа, — ответил он, почувствовав укол вины. — Но всё ради семьи. Ради тебя, ради детей, ради нашей малышки, которая скоро родится.
— Прости… — тихо сказала она. — Просто ты мне нужен.
Весь день Павел провёл в офисе, затем задержался допоздна. Когда вернулся, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Я уже поел в офисе. Принёс пирожки с абрикосом, из той же булочной. Отличные. И хлеб с орехами…
— Хлеб не понравился, — заметила Жанна. — Дети даже не доели.
Павел задумался. В памяти всплыл образ той старушки. Что-то в ней было… что-то глубоко знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь… И вдруг, как вспышка, память вернулась.
— Неужели… она? — прошептал он. — Тамара Васильевна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил всё. Школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Как она учила его математике, терпеливо объясняя каждую задачу. Как он, мальчик из бедной семьи, жил с бабушкой в крохотной квартирке, где порой не было даже хлеба. И она… она замечала. Не позволяла ему чувствовать себя
