— Умоляю тебя, доченька, сжалься надо мной, уже три дня как я во рту крошки хлеба не держала, а денег нет ни копейки, — жалобно просила старушка у продавщицы.
Ледяной ветер пробирал до костей, обвивая старые улочки города, словно напоминая о временах, когда здесь ещё жили люди с тёплыми сердцами и честными взглядами.
Среди серых стен и облупившихся вывесок стояла пожилая женщина, лицо её было изрезано сетью морщин, будто каждая черта рассказывала свою историю — о боли, стойкости и потерянных надеждах. В руках она сжимала потрёпанную сумку, полную пустых бутылок — последних осколков прошлой жизни. Глаза её были влажными, слёзы медленно стекали по щекам, не спеша высохнуть на холодном воздухе.
— Умоляю, дочка… — прошептала она дрожащим, как лист на ветру, голосом. — Три дня не ела. Даже копейки нет… даже на кусочек хлеба.
Слова её повисли в воздухе, но за стеклянной дверью ларька продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд её был холодным, будто вырезан изо льда.
— Ну и что? — раздражённо ответила она. — Здесь булочная, а не приём стеклотары. Читать не умеешь? Написано же чётко: бутылки сдавать в специальный пункт, там и деньги дадут… на хлеб, на еду, на жизнь. Чего ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт закрылся в полдень. Она опоздала. Опоздала к той маленькой возможности, которая могла бы спасти её от голода. Раньше ей и в голову не приходило собирать бутылки. Она была учительницей, образованной женщиной, с достоинством и честью, которые не растеряла даже в самые тяжёлые дни. Но теперь… теперь она стояла у киоска, как нищенка, чувствуя, как горечь стыда заполняет её душу.
— Ладно… — смягчив тон, сказала продавщица. — Меньше бы спала. Завтра, если принесёшь бутылки пораньше, приходи — покормлю.
— Дочка… — взмолилась женщина. — Дай хоть четверть буханки… Я завтра отдам. Голова кружится… Не могу… Не могу больше терпеть этот голод.
Но в глазах продавщицы не было и искры жалости.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама с трудом концы свожу. Каждый день толпы приходят, всех не накормишь. Не задерживай, очередь стоит.
Рядом стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в свои мысли. Казалось, он был далеко — в мире забот, решений, будущего. Продавщица мгновенно преобразилась, будто перед ней был не просто покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Павел Андреевич! — радушно воскликнула она. — Сегодня как раз привезли ваш любимый хлеб — с орехами и сухофруктами. И пирожки свежие, с курагой. С вишнёвыми вчерашние, но тоже вкусные.
— Добрый, — рассеянно ответил мужчина. — Дайте хлеб с орехами и шесть пирожков… вишнёвых.
— С курагой? — улыбнулась продавщица.
— Неважно, — пробормотал он. — С курагой, если хотите.
Достал толстый бумажник, вынул крупную купюру и молча протянул. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону… и остановился. Он увидел старушку, стоявшую в тени киоска. Лицо её показалось знакомым. Очень знакомым. Но память упорно отказывалась возвращать воспоминания. Лишь одна деталь мелькнула в сознании: старинная брошь в виде цветка, приколотая к её потёртой кофте. В ней было что-то особенное… что-то близкое.
Мужчина сел в чёрную машину, поставил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был недалеко, на окраине города, в скромном современном здании. Он не любил показуху. Павел Шатов, владелец крупной сети магазинов электроники, начинал с нуля — в лихие девяностые, когда страна была на грани хаоса и каждый рубль доставался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятной работоспособности он построил империю, не полагаясь на связи и покровителей.
Его дом — уютный коттедж на окраине — был полон жизни. Там жили его жена Жанна, двое сыновей, Артём и Кирилл, и скоро должна была родиться долгожданная дочь. Именно звонок жены вырвал его из раздумий.
— Паш… — тревожно сказала Жанна. — Из школы звонили. Артём опять подрался.
— Солнышко, не знаю, смогу ли… — вздохнул он. — Важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта можем потерять миллионы.
— Но мне одной сложно… — прошептала она. — Я беременна, устала. Не хочу туда одна.
— Не ходи, — тут же сказал он. — Обещаю, выкрою время. А Артём… получит по заслугам, если не начнёт вести себя прилично.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно сказала она. — Приходишь, когда дети уже спят, уходишь — когда ещё не проснулись. Я за тебя волнуюсь. Ты совсем не отдыхаешь.
— Работа, — ответил он, почувствовав укол вины. — Но всё ради семьи. Ради тебя, ради детей, ради нашей малышки, которая скоро появится.
— Прости… — тихо сказала она. — Просто ты мне очень нужен.
Павел провёл в офисе весь день, а затем и вечер. Когда он вернулся домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Уже поел в офисе. Принёс пирожки с курагой, из того самого ларька. Вкусные. И хлеб с орехами…
— Хлеб не понравился, — заметила Жанна. — Дети даже не доели.
Павел задумался. В памяти всплыл образ той старушки. В ней было что-то… что-то глубоко знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь… И вдруг, как вспышка, вернулась память.
— Неужели… она? — прошептал он. — Тамара Васильевна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил всё. Школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как она учила его математике, терпеливо объясняя каждую задачу. Вспомнил, как он, мальчик из бедной семьи, жил с бабушкой в маленькой квартире, где иногда не было даже хлеба. И
