— Умоляю, доченька, смилуйся, уже три дня как во рту маковой росинки не было, ни копейки за душой не осталось, — просила старушка у продавщицы.
Ледяной ветер пробирал до костей, обвивая старые переулки Москвы, словно напоминая о временах, когда здесь ещё жили люди с горячими сердцами и чистыми глазами.
Среди серых стен и облупившихся вывесок стояла пожилая женщина. Лицо её было изрезано сетью морщин, будто каждая рассказывала свою историю — о боли, стойкости и потерянных надеждах. В руках она сжимала потрёпанную сумку с пустыми бутылками, словно последними осколками прошлой жизни. Глаза её блестели, слёзы медленно катились по щекам, не спеша высохнуть на пронизывающем ветру.
— Умоляю, деточка… — прошептала она дрожащим голосом, как лист на ветру. — Три дня хлеба не ела. Ни копейки на кусок хлеба…
Её слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью булочной продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд её был холоден, будто высечен изо льда.
— Ну и что? — раздражённо ответила она. — Это булочная, не приёмный пункт. Читать не умеешь? На табличке чётко написано: бутылки сдавать в спецпункте, там и деньги дадут… на хлеб, на еду, на жизнь. Чего ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт закрывается в двенадцать. Опоздала. Опоздала на тот крохотный шанс, который мог бы спасти её от голода. Раньше ей и в голову не приходило собирать бутылки. Она была учительницей, образованной женщиной, с достоинством и честью, которые не растеряла даже в самые тяжёлые времена. Но теперь… теперь она стояла у ларька, как нищенка, чувствуя, как горький привкус стыда наполняет её душу.
— Ладно… — смягчив тон, сказала продавщица. — Меньше спать надо. Завтра, если бутылки принесёшь пораньше, приходи, тогда и поешь.
— Доченька… — взмолилась женщина. — Дай хоть кусочек… Завтра отдам. Голова кружится… Не могу… Не могу больше терпеть.
Но в глазах продавщицы не было и искры жалости.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама еле концы с концами свожу. Каждый день толпы приходят, корми всех — самой не на что будет. Не мешай, очередь стоит.
Рядом стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в свои мысли. Казалось, он был далеко — в мире забот, решений, будущего. Продавщица преобразилась в мгновение, будто перед ней появился не обычный покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Павел Андреевич! — воскликнула она приветливо. — Сегодня как раз привезли ваш любимый хлеб, с орехами и сухофруктами. И пирожки свежие, с курагой. С вишнёвыми вчерашние, но тоже хорошие.
— Добрый… — рассеянно ответил мужчина. — Дайте хлеб с орехами и шесть пирожков… вишнёвых.
— С курагой? — улыбнулась она.
— Не важно, — пробормотал он. — С курагой, если хотите.
Достал толстый кошелёк, вынул крупную купюру и молча протянул. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону… и остановился. Он увидел старушку, стоявшую в тени ларька. Лицо её показалось знакомым. Очень. Но память упрямо отказывалась возвращать воспоминания. Лишь одна деталь вспыхнула в сознании — старинная брошь в виде цветка на её поношенном пальто. В ней было что-то особенное… что-то близкое.
Мужчина сел в чёрную машину, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был недалеко, на окраине города, в современном, но скромном здании. Он не любил показуху. Павел Шатов, владелец крупной сети бытовой техники, начинал с нуля — в лихие девяностые, когда страна балансировала на грани хаоса, и каждый рубль давался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятной работоспособности он построил империю, не полагаясь на связи и покровителей.
Его дом — уютный коттедж на окраине — был полон жизни. Здесь жили его жена Жанна, двое сыновей, Артём и Кирилл, и скоро должна была родиться долгожданная дочь. Именно звонок жены вырвал его из раздумий.
— Паш… — тревожно сказала Жанна. — Из школы звонили. Артём опять подрался.
— Дорогая, не уверен, что смогу… — вздохнул он. — Сейчас важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта можем потерять миллионы.
— Но мне одной тяжело… — прошептала она. — Я беременна, устала. Не хочу одна туда идти.
— Не ходи, — тут же сказал он. — Обещаю, выкрою время. А Артём… получит по первое число, если не возьмётся за ум.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно сказала она. — Приходишь, когда дети уже спят, уходишь — когда ещё в постели. Я за тебя волнуюсь. Ты совсем не отдыхаешь.
— Работа, — ответил он, почувствовав укол вины. — Но всё ради семьи. Ради тебя, ради детей, ради нашей малышки, которая скоро появится.
— Прости… — шёпотом сказала она. — Просто ты мне очень нужен.
Павел провёл весь день в офисе, а потом и вечер. Когда он вернулся домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ждала. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Я уже поел в офисе. Принёс пирожки с курагой, из того самого ларька. Превосходные. И хлеб с орехами…
— Хлеб не понравился, — заметила Жанна. — Дети даже не доели.
Павел задумался. В его памяти всплыл образ той старушки. В ней было что-то… что-то глубоко знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь… И вдруг, как вспышка, память вернулась.
— Неужели… она? — прошептал он. — Тамара Васильевна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил всё. Школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как она учила его математике, терпеливо объясняя каждую задачу. Вспомнил, как он, мальчишка из бедной семьи, жил с бабушкой в крохотной квартирке, где порой не было даже
