**Дневник.**
Мамины упрёки о том, что я не помогаю больному брату, заставили меня сбежать после школы. Она снова твердила: «Ты нас бросила, Света!» Но я просто взяла вещи и ушла.
Сейчас я сижу на скамейке в парке Екатеринбурга, наблюдаю, как осенний ветер гоняет жёлтые листья. Телефон дрожит в кармане новое сообщение. Мама, Ольга, пишет: «Ты нас предала! Саше хуже, а ты живешь, как будто ничего не случилось!» Каждое слово как нож, но я молчу. Не могу ответить. В груди смешались вина, злость и боль, а мысли упрямо возвращаются к дому, который я оставила пять лет назад. Тогда, в восемнадцать, я сделала выбор, разделивший жизнь на «до» и «после». Сейчас мне двадцать три, и я всё ещё сомневаюсь: правильно ли это было?
Я выросла в тени младшего брата. Саше было три года, когда врачи поставили ему тяжёлую форму эпилепсии. С тех пор наш дом превратился в больничную палату. Мама посвятила себя ему: лекарства, врачи, бесконечные обследования. Отец не выдержал просто ушёл, оставив Ольгу одну с двумя детьми. А я, семилетняя, стала невидимкой. Детство растворилось в бесконечных заботах о Саше: «Помоги с братом», «Не шуми, его нельзя тревожить», «Подожди, не сейчас». Я терпела, но с каждым годом мои мечты казались всё дальше.
В подростковом возрасте я научилась быть «удобной». Готовила, убирала, сидела с Сашей, пока мама бегала по больницам. Подруги звали гулять я отказывалась. Дома меня всегда ждали дела. Мама говорила: «Ты мой камень преткновения, Света», но её слова не грели. В её взгляде на Сашу читалась любовь и отчаяние, а на меня лишь благодарность за помощь. Я была не дочерью, а сиделкой, чья цель облегчить жизнь семьи. Я любила брата, но эта любовь была пронизана усталостью и обидой.
В одиннадцатом классе я чувствовала себя тенью. Одноклассники мечтали о вузах, вечеринках, будущем, а я думала только о медицинских счетах и маминых слезах. Однажды, вернувшись из школы, я застала Ольгу в истерике: «Саше нужны новые лекарства, а у нас нет денег! Ты должна помочь, найди работу после выпуска!» В тот момент во мне что-то сломалось. Я посмотрела на мать, на брата, на стены, которые душили меня годами, и поняла: если останусь, исчезну навсегда. Мне было больно, но я больше не могла быть той, кем меня хотели видеть.
После школы я собрала рюкзак. Оставила записку: «Мама, я люблю вас, но мне нужно уйти. Прости». На пять тысяч рублей, накопленных на подработках, купила билет в Москву. В поезде я плакала, чувствуя себя предательницей. Но в груди теплилось что-то новое надежда. Я хотела жить, учиться, дышать, не думая о больничных коридорах. В Москве сняла койку в общаге, устроилась официанткой, поступила на вечернее. Впервые я почувствовала себя человеком, а не винтиком.
Мама не простила. Первые месяцы она звонила, кричала, умоляла: «Ты эгоистка! Саше без тебя плохо!» Её голос резал, как лезвие. Я высылала деньги, когда могла, но не возвращалась. Со временем звонки стали реже, но каждое сообщение было пропитано упрёками. Я знала, что Саше хуже, что мама на грани, но больше не могла нести этот груз. Я хотела любить брата как сестра, а не как медсестра. И всё же, читая её слова, я ловила себя на мысли: «Кем бы я стала, если б осталась?»
Сейчас у меня своя жизнь: работа, друзья, планы на магистратуру. Но прошлое не отпускает. Я вспоминаю Сашу, его улыбку в редкие хорошие дни. Люблю маму, но не могу забыть украденное детство. Ольга продолжает писать, и каждое сообщение как эхо дома, из которого я сбежала. Не знаю, смогу ли когда-нибудь вернуться, объясниться, помириться. Но одно ясно точно: в тот день, когда поезд унёс меня из Екатеринбурга, я спасла себя. И эта правда, горькая, как осенний ветер, даёт мне силы идти дальше.