В тихом подмосковном городке, где вишнёвые сады шепчутся с ветром, моя жизнь в шестьдесят превратилась в бесконечное рабство у плиты. Меня зовут Галина Степановна, я вдова, живу в своей хрущёвке, где каждую зиму скрипят половицы. Моя дочь Лена с тремя детьми наступает мне на пятки ежедневно — будто по расписанию. Сначала я радовалась их визитам, но теперь чувствую себя загнанной лошадью в этой бесконечной гонке. Как отстоять своё право на покой, не разорвав тонкую нить родства?
Дочь, которая разбила мои надежды
Ленке тридцать три, она замужем за Сергеем, и у них трое сорванцов: Настя — девяти лет, Ваня — шести, а крошка Алёнка — всего три годика. Живут они через дорогу, в съёмной однушке, денег вечно не хватает. Сергей крутит баранку на грузовике, Лена в декрете. Когда они впервые пришли на обед, я готова была горы свернуть: «Пусть хоть горячее поедят!» Лена приговаривала: «Мамуль, у тебя пальчики оближешь!» — и я таяла, как снег в апреле.
Теперь мой день начинается с похода в магазин на скрипучую пенсию. Картошка, макароны, фарш — всё для них. Я думала, это ненадолго, но шли месяцы, а они будто вросли в мой диван корнями. Теперь они не просто едят — они требуют, шумят, уносят с собой котлеты. Моя кухня стала проходным двором, а я — бесплатной бабкой на побегушках.
Внуки, которые выжимают меня как лимон
Ровно в час дня раздаётся звонок — и вот они, мои «дорогие гости». Настя клянчит сосиски, Ваня опрокидывает банку с вареньем, Алёнка размазывает кашу по новым обоям. Лена сидит, уткнувшись в телефон, будто она не здесь. «Ма, — бросает она между делом, — у тебя же золотые руки!» А я молчу, хоть сердце рвётся наружу.
Вчера Настя пролила квас на мой персидский ковёр (подарок покойного мужа), Ваня оторвал ручку у серванта. Лена лишь фыркнула: «Ну что ты, как маленькая!» Я не выдержала: «Ленка, это мой дом, а не детская площадка!» Она надула губы: «Тебе что, жалко для своих кровинок?»
Боль, что гложет изнутри
Я люблю их всех, но каждый их визит — как ножом по нервам. В шестьдесят хочется чаю с вареньем да сериал посмотреть, а не мыть горы посуды. Подруга Таня бросает: «Галка, они тебя в гроб забьют!» Но как сказать «нет», если Лена сразу закатывает истерику? Боюсь, что перестанут приходить — и тогда в тишине квартиры я задохнусь от одиночества. А зять Сергей? Даже «здравствуйте» не говорит — будто мне обязана их кормить до гробовой доски.
Пробовала намекнуть: «Может, сами хоть иногда варите?» Лена вспыхнула: «Мать, ты что, не видишь — нам до зарплаты как до Луны!» Но вчера видела, как она тащила из магазина новую кофту. А я вторую неделю гречку на воде ем. Неужели моя старость — это вечное ярмо?
Как разорвать этот круг?
Сказать Лене правду — значит нарваться на скандал. Дать денег? Моей пенсии едва на лекарства хватает. Молчать и терпеть? Но сил больше нет. Хочу видеть внуков, но не ценой своего здоровья. Разве я не заслужила покоя?
Соседки шепчут за спиной: «Галя, твоя Ленка совсем сбрендила». Больно, но ведь правда. Как сохранить семью, но не дать себя растоптать? Как научить дочь уважать мой дом, не потеряв их любви?
Мой последний крик
Это — крик уставшей души. Лена, может, не видит, как я падаю с ног. Внуки — цветы жизни, но их шалости рушат мой мир. Хочу, чтобы в моём доме снова пахло моими духами, а не детскими капризами. В шестьдесят я имею право на тихий вечер и книгу в руках.
Я — Галина Степановна, и я найду в себе силы сказать «хватит». Пусть это будет больно, но я больше не кухонная прислуга. Пора стряхнуть с плеч этот груз — даже если ради этого придётся быть стервой в глазах собственной дочери.
