“Мы не можем здесь оставаться, сынок. Возвращаемся в родные края. У нас больше нет сил,” — родители отказались от городского комфорта ради своей деревни.
— Твои предки с катушек съехали, Иван? Кто ж от такого откажется! Трехкомнатная хрущёвка, еда на столе, всё под боком. А им вечно что-то не по нраву! — с досадой бросила Ольга, жена.
— Осторожней с языком, Оля, — угрюмо буркнул Иван.
— Да ведь это же правда! Ни в телевизоре разобраться не хотят, ни на улицу выйти — всё им не так. Почему не могут просто радоваться?
Иван молчал. Он и сам не понимал, что происходит. Родители будто подменили. Раньше бодрые, живые, с огоньком в глазах — теперь как тени бродят по квартире. Он вытащил их из глухомани, привёз в город, купил всё самое лучшее — и что в итоге? Пустые взгляды и тишина. Неужели он ошибся?
Переезд они откладывали долго. Иван уговаривал, сулил райскую жизнь. Родители дом в деревне не продали — да и незачем было, у сына деньги водились. В конце концов перебрались, но душа их, видно, так и осталась за околицей, под старой рябиной.
Григорий и Аграфена так и не освоились на новом месте. Им не хватало шумного двора, соседей, забегающих «на огонёк», грядок, запаха земли после дождичка. А здесь — чужие люди, железные двери, бешеный ритм. Даже машину, которую Иван отцу подарил, тот боялся за руль садиться — слишком много правил, поворотов, незнакомых дорог.
— Как там наша соседка Матрёна? — вздыхала Аграфена. — Наверняка огурцы в этом году удались, дожди-то шли… А я так и не закрыла смородиновое варенье.
— Замолчи, сердце ноет… — шёпотом отвечал Григорий, смахивая слезу. — Каждую ночь снится наш дом, всё как наяву. А здесь… здесь мы лишние.
— Не хотелось тебя обидеть, сынок. Знаем, стараешься… Но тут не наше. Не можем мы здесь.
— А ты когда в последний раз его видел? — спросил Григорий. — Через дорогу всего, а зайти некогда. А твоя Ольга только глаза закатывает, когда я ей про навоз рассказываю…
Тут Иван вошёл в квартиру. Принёс сумки с продуктами, какие-то покупки. Взглянул на родителей — и всё понял без слов.
— Мам, пап, что случилось?
— Ваня… мы уезжаем, — тихо сказал Григорий. — Возвращаемся домой. Здесь нам невмоготу. Чужие мы тут. Там у нас изба, земля, рябина у крыльца. Здесь красиво, удобно… да не по сердцу.
Иван молчал. Смотрел на их усталые лица, на руки, привыкшие к тяжёлому труду. Не понимал — как можно променять всё, что он для них сделал? Но спорить не стал.
— Ладно. Через неделю помогу собраться. Ваш выбор — без вопросов.
— А завтра? — робко спросила Аграфена. — Может, завтра сможешь?
— Завтра так завтра, — кивнул сын.
Он не мог до конца их понять. Сам-то в деревне задыхался от тоски. А они, наоборот, там дышали полной грудью. Неужели правда, что родное — это не стены и удобства, а запах печного дыма, шелест листьев да песни соловья?
Григорий и Аграфена ожили в тот же вечер. Собирали вещи с улыбками, мечтали, как картошку посадят, кого первым в гости позовут. Всю ночь пили чай да перешёптывались, будто молодые.
И тогда Иван понял: иногда любовь — это не квартиры и техника, а просто отпустить родителей туда, где их душа. Ведь дом — не стены. Дом — там, где тебя ждут.