В прошлую субботу мы с моим мужем Игорем вскочили в 5:30 утра, будто нас кипятком ошпарили. А все из-за моей любимой мамы, Тамары Васильевны, которая двадцать лет вкалывала в Чехии и Финляндии, а теперь, вернувшись, превратилась в ураган, который будит нас ни свет ни заря! Это же время, когда порядочные люди видят десятый сон, а мы с Игорем мечемся по квартире, потому что мама решила, что рассвет — идеальный момент для драки пыли, щей и душевных разговоров. Люблю я её, не спорю, но иногда так хочется зарыться в одеяло с головой и прикинуться, будто не слышу её бодрящего: «Светка, подъём, полдень на дворе!»
Моя мать — это стихия. Два десятка лет она горбатилась на чужбине, чтобы поднять нас с сестрой. Пока мы росли, она отдраивала полы в пражских конторах, ухаживала за финскими стариками, присылала нам рубли на институт и обновки. Я всегда ею восхищалась, хоть и тосковала жутко. Год назад она вернулась — с чемоданом баек, привычкой вставать с первыми лучами и зарядом бодрости на роту солдат. Мы с Игорем уговорили её переехать к нам, в нашу трешку, чтобы она наконец пожила для себя. Но отдых для Тамары Васильевны — это что-то из сказок. Она расслабляется, только когда отрубается, а спит она, кажись, пару часов в сутки.
Той субботой я мечтала отоспаться. Неделя выдалась адской, хотелось поваляться под одеялом, потягивая кофе под сериальчик. Но в 5:30 утра меня разбудил грохот на кухне и мамин голос: «Света, Игорь, подъём! Тесто на ватрушки уже подходит, давайте шевелиться!» Я приоткрыла один глаз, глянула на Игоря — он уткнулся в подушку и простонал: «Свет, твоя маман нас в гроб вгонит». Я прошептала в ответ: «Держись, это же родная кровь». Но сама уже готовилась к очередному маминому штурму.
На кухне царил полный хаос. Мама в клетчатом фартуке месила тесто, на плите шумели щи, а на столе красовалась миска с грибами для начинки. «Мам, — говорю, — ну зачем так рано? Можно же и к полудню ватрушки стряпать!» А она, не отвлекаясь от теста: «Светка, утро — самая продуктивная пора! Пока вы сопите, время утекает!» Время? В 5:30? Игорь, пытаясь сгладить ситуацию, предложил: «Тамара Васильевна, может, я чайник поставлю?» Но мама только отмахнулась: «Чай успеется, Игорёк, грибы чистить умеешь?» Мой несчастный муж, который в жизни грибы только в супе видел, покорно взял ножик.
Я обожаю мамину неутомимость, но порой она меня выкашивает. Она не просто готовит — она разворачивает на кухне военную кампанию. За час мы с ней начистили ведро грибов, замесили ещё тесто и нажарили котлет, потому что «щи без мяса — не щи». Игорь пробовал сбежать под предлогом «проверить счёт за свет», но мама его перехватила: «Игорёк, вымой кастрюлю, а то Светка не управится!» Я взглянула на мужа с жалостью — он явно жалел, что не прикинулся мёртвым.
Пока мы трудились, мама рассказывала байки из-за границы. Как учила чешский, чтобы крыть начальство, как в Финляндии пекла пироги для соседей, как рвалась к нам душой. Я слушала и грелась этим теплом, но в то же время думала: «Мам, ну нельзя ли поспать хоть до семи?» Я попробовала намекнуть: «А в следующую субботу давай встанем попозже?» Но она только фыркнула: «Светка, в семь утра уже обед скоро!» Обед? Да мы ещё глаза не продрали!
К полудню кухня сверкала, ватрушки румянились в духовке, щи ароматно пузырились, а мы с Игорем выглядели, будто нас через мясорубку прогнали. Мама, свежая, будто только проснулась, поставила перед нами тарелки и изрекла: «Вот, детки, это и есть настоящая жизнь! Кушайте, пока горячее». Мы ели, и я не могла не признать: щи вышли — пальчики оближешь. Игорь буркнул мне: «Свет, твоя мать — бульдозер, но готовит как царский повар». Я фыркнула, но в глубине души понимала: мама такая, потому что всю жизнь пахала, выбивалась из сил, держалась. И теперь хочет, чтобы мы жили так же — на полную катушку, даже если это начинается в кромешной темноте.
Я пожаловалась подруге на мамины побудки. Она рассмеялась: «Свет, да это же твоё золото! Терпи, она вас жизни учит». Учит? Возможно. Но я всё равно мечтаю о субботе, когда мы с Игорем проснёмся сами, без маминого «подъём, уже солнце высоко». Я даже предложила компромисс: «Мам, может, в воскресенье будем ватрушки печь, а в субботу поспим?» Она покачала головой: «Светка, в воскресенье мы за соленьями в подвал спускаться будем!» В подвал? Игорь, услышав это, чуть чаем не поперхнулся.
Теперь я учусь совмещать любовь к маме и собственную психику. Она — моё солнце, моя героиня, но иногда это солнце слишком палит. Я бесконечно благодарна ей за всё, за её щи, за её неиссякаемую бодрость. Но всё же надеюсь уговорить её на одну спокойную субботу. А пока беру ложку, уплетаю её суп и думаю: может, в 5:30 утра и правда есть своя прелесть? Вот только мне её пока не разглядеть…
