Утро прокрадывалось в комнату сквозь полуприкрытые шторы, окутывая всё сероватым, прохладным светом. Лидия уже сидела на краю кровати, одетая и с аккуратно собранными волосами будто собиралась в дальний путь. В каком-то смысле, так оно и было. Это больше не было побегом. Это было прощанием с той версией себя, которая годами копила в молчании усталость, обиды и простую нехватку благодарности.
Она взяла в прихожей маленькую сумку, ту самую, которую брала только по особым случаям, и вышла бесшумно. Катя спала. Конечно. После очередного «сложного дня в офисе» ей нужно было отдохнуть только её отдых всегда строился на спине матери, которая не отдыхала уже лет десять.
Лидия не оставила записки. Ничего драматичного. Просто ушла.
Она села на поезд до Питера, где жила её сестра, Аня. Они не виделись больше двух лет, а вчерашний звонок был коротким:
Можно я приеду? Мне нужно уехать для себя.
Аня ответила просто:
Приезжай. Когда угодно. Не спрашивай.
Дом Ани был тёплым и светлым, пахнущим свежим кофе и домашним хлебом. Здесь её никто не ругал за забытый мусор. Никто не жаловался, что она «ничего не делает целыми днями». Первые два дня Лидия спала. По-настоящему. Глубоко, без пробуждений, будто все годы усталости наконец требовали свой долг.
На третий день Аня отвела её в центр. В книжный. Туда, где Лидия когда-то мечтала работать. Ей нравились книги, их запах, порядок на полках. И особенно тишина.
У тебя есть время. Можно начать с чего угодно, сказала Аня.
И Лидия начала. С хорошего кофе, со сборника стихов, с прогулки по тихим улочкам. Она начала с мелочей, но важных: тёплый свитер, выбранный для себя, хороший крем для рук, букет цветов просто так.
Тем временем Катя писала сообщения. Сначала холодные:
«Хотя бы скажи, если не собираешься возвращаться».
Потом неуверенные:
«Прости, если тебя обидела Не заметила».
И наконец:
«Мам, я скучаю. Давай поговорим?»
Лидия перечитывала каждое сообщение по несколько раз. Потом закрывала телефон. Она хотела ответить, но поняла, что впервые за всю жизнь ей не нужно спешить с прощением. Или притворяться. Кате предстояло научиться терпению, которое её мама хранила в себе десятилетиями.
Через неделю Лидия вернулась в Москву. Не ради Кати. Ради себя.
В пустой квартире всё было на своих местах. Кати не было. На кухонном столе лежала записка:
«Прости меня. Я не умела быть дочкой. Буду ждать, когда захочешь поговорить. Катя».
Лидия не заплакала. Просто почувствовала тёплый комок в груди. Незнакомое чувство возможно, слабую надежду. Но теперь она знала точно: прощение это не обязанность. Уважению учатся. Настоящая любовь не требует жертв.
В следующие месяцы Катя стала приходить всё чаще. Сначала молча, неловко. Приносила цветы, потом готовила. Потом спрашивала честно:
Мам, что я могу сделать для тебя сегодня?
Это не было идеалом. Не было полным исправлением. Но это было начало.
Лидия научилась говорить «нет». Однажды, когда Катя развесила бельё без спроса, Лидия посмотрела на неё долгим взглядом и улыбнулась.
Спасибо, Катя. Впервые за долгое время я чувствую, что ты меня видишь.
Катя опустила вешалку и крепко обняла мать. Искренне.
Я вижу тебя, мам. И мне жаль, что так поздно.
Тишина, которая годами жила в душе Лидии, наконец сменилась спокойствием. Спокойствием, в котором она больше не была одна.
