**Дневник.**
Нашел меня утром на том же краю кровати, где я рухнул ночью. Глаза горели, во рту пересохло, голова пульсировала. Телефон снова и снова вибрировал, но я не решался ответить. Знаю, кто звонит: мать, сестра, может, подруга. Что я мог им сказать? Как объяснить, что мужчина, с которым я строил жизнь, за одну ночь собрал вещи и вышел из нее?
Крадучись, пробрался на кухню. Сын еще спал. Вскипятил воду для чая, но руки дрожали так сильно, что пролил кипяток на край кружки. Смотрел, как жидкость растекается по столу, и не было сил вытереть. Тишина вокруг была не умиротворяющей, а мертвой.
“Два месяца до суда.” Его слова гудели в ушах, как приговор. Будто меня уже осудили, и в моем будущем больше не было моего голоса.
В тот день я не пошел на работу. Написал начальнице: “Личные обстоятельства. Завтра выйду.” Больше не мог объяснить.
Когда сын проснулся, он посмотрел на меня своими большими карими глазами, такими же, как у отца, и спросил лишь одно:
Пап, а где мама?
Боль пронзила меня, как нож. Я наклонился, погладил его по голове и сказал первую ложь, которую придумал для него:
Ей пришлось уехать. Поговорим с ней позже.
Тогда я не смог сказать правду. Хотел защитить его хотя бы на несколько дней.
Вечером пришло сообщение: “Доехала. Не ищи. Общаться будем через адвокатов.”
Ни слова о сыне, ни капли интереса. Только холодные буквы. Я удалил его, но эти слова горели у меня за веками.
Дни тянулись одинаково, серо, тяжело. Утром работа, вечером домой, уроки с сыном, улыбка, будто все в порядке. Но ночью, когда он засыпал, я падал на пол и плакал беззвучно.
Друзья постепенно узнали. Кто-то говорил: “Забудь”, кто-то подбадривал: “Борись за то, что по праву твое.” Мамин голос звучал громче всех:
Сынок, не ломайся из-за женщины, которая выбросила твое сердце. Ты сильный. У тебя есть сын. Он твое главное сокровище.
Я кивнул, но внутри все еще лежал в руинах.
Первая настоящая схватка случилась у адвокатов. Она вошла в кабинет уверенно, с гладким лицом, в надушенном пиджаке, рядом новый мужчина, темноволосый, с самоуверенной улыбкой, весь в золоте и дорогих камнях.
Желудок сжался, но я выпрямился. Ради сына я не мог показать слабость.
Квартиру продаем, деньги пополам, сухо заявил ее адвокат, будто речь шла не о доме, где наш ребенок сделал первые шаги.
Нет. Моему сыну нужна безопасность. Мы остаемся. Можете забрать другие активы, но квартира наша.
Она холодно посмотрела на меня:
Не тебе решать. Суд решит.
Я почувствовал, как закипает злость, но сглотнул и твердо сказал:
Суд услышит и голос ребенка.
Она на мгновение дрогнула. Она знала, что сын ее любит, но чувствовала и его боль.
Суд длился месяцы. Я выдохся, но научился держаться на ногах. Работал, заботился о сыне, строил новую жизнь. Однажды он принес домой школьное задание. На листке было написано: “Самый сильный человек в моей жизни мой папа.”
Я зарыдал, но на этот раз не от боли, а от благодарности.
В суде судья спросил сына:
С кем ты хочешь жить?
Ребенок посмотрел на меня, потом на мать и тихо, но твердо ответил:
С папой. Он меня никогда не бросал.
Будто гора с плеч. Лицо бывшей жены исказилось, улыбка рухнула.
Через недели огласили решение: квартира осталась мне и сыну. Она получила другие активы. Полная опека над ребенком у меня.
Когда я вышел из здания суда, впервые за месяцы почувствовал свободу. На улице шел дождь, но каждая капля была целительной.
Сын взял меня за руку и просто сказал:
Пап, пойдем домой.
“Дом.” Не поделенная квартира, не место, где я лил слезы, а наше с ним убежище.
Тогда я понял: жизнь не закончилась. Она только начинается по-настоящему.
Может, я больше не буду тем “стройным, веселым, красивым” мужчиной, каким она хотела меня видеть. Но я стану чем-то гораздо сильнее: отцом. Человеком, который строил себя из руин и научился сам лепить свое будущее.
И сколько бы она ни вбивала в меня свои ядовитые слова “после тридцати пяти тебя никто не возьмет” я знал, что она ошибалась. Жизнь распахивается снова, в другом месте, при другом свете.
Я улыбнулся, впервые за долгое время искренне, и просто сказал себе: “Это не конец. Это начало.”
