Разглядеть друг друга заново
В этот день Андрей возвращается с работы домой раньше обычного. Обычно он приходит ровно в семь, слышит, как на кухне шипит чтото на сковороде, и улавливает запах ужина, смешанный с лёгким ароматом духов жены. Сегодня же его отпустили с совещания значительно раньше руководитель заболел. И вот Андрей, в четыре часа дня, стоит перед своей же дверью, ощущая странную неловкость, как актёр, вышедший на сцену не вовремя.
Он вставляет ключ в замок. Механизм щёлкает слишком громко. В прихожей на вешалке висит незнакомый мужской пиджак, дорогой, из мягкой шерсти. Пиджак висит на месте его.
Из гостиной доносится сдержанный женский смех низкий и бархатный, который он всегда считал своим личным достоянием. Затем звучит мужской голос, неразборчивый, но уверенный, домашний.
Андрей не двигается. Его ноги будто вросли в паркет, который он с Ладой выбирал вместе, споря о оттенке дуба. Он видит отражение в зеркале прихожей бледное лицо, помятый офисный костюм. Он кажется чужим.
Он идёт к звуку, не снимая обуви, что считается прямым нарушением правил их дома. Каждый шаг отдаётся в висках. Дверь в гостиную приоткрыта.
На диване сидят Лада в бирюзовом халате, который он подарил ей на прошлый день рождения, и незнакомый мужчина лет сорока, в дорогих замшевых мокасинах без носков, в идеально сидящей рубашке с расстегнутым воротником, держащий бокал с красным вином.
На журнальном столике стоит хрустальная ваза семейная реликвия Лады, наполненная фисташками. Скорлупки разбросаны по столешнице.
Это картина абсолютной, уютной интимности, но не страсти, а будничной, домашней измены, противнее всего.
Лада замечает его одновременно. Она вздрагивает, и вино в её бокале плескается, оставляя багровое пятно на светлом халате. Её глаза широко раскрыты, выражая паническое недоумение, как у ребёнка, пойманного за шалостью.
Незнакомец медленно, почти лениво ставит бокал на стол. На его лице нет ни страха, ни смущения, лишь лёгкая досада, как у человека, которому помешали в самый интересный момент.
«Ла» пытается сказать Лада, но голос обрывается.
Он не слушает. Его взгляд падает на мокасины своего хозяина, а затем на свои запылённые туфли две пары обуви в одном пространстве, два мира, которые не должны пересекаться.
«Я, кажется, пойду», произносит незнакомец, поднимаясь. Он движется с неприличной для такой сцены неспешностью, подходит к Андрею, смотрит на него не свысока, а с интересом, как на экспонат в музее, кивает и направляется к прихожей.
Андрей стоит неподвижно, слышит, как тот надевает пиджак, как щёлкает замок. Дверь закрывается.
Они остаются вдвоём в густой тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов. Пахнет вином, дорогим мужским парфюмом и предательством.
Лада обнимает себя за плечи, шепчет чтото: «Ты не понимаешь», «Это не то, о чём ты думаешь», «Мы просто разговаривали». Слова долетают до него, как через толстоё стекло, и ничего не значат.
Андрей подходит к журнальному столику, берёт бокал незнакомца. От него пахнет чужим ароматом. Он смотрит на багровое пятно на халате, на скорлупки фисташек, на недопитую бутылку вина.
Он не кричит, не орёт. Ощущает лишь одну всепоглощающую эмоцию тотальную, физиологическую брезгливость к дому, к дивану, к халату, к запаху, к себе самому.
Он ставит бокал на место, разворачивается и идёт обратно в прихожую.
«Куда ты?» голос Лады дрожит от страха.
Андрей останавливается у зеркала, смотрит на своё отражение, на того, кого только что не было.
«Я не хочу здесь находиться», говорит он тихо и чётко. «Пока совсем не проветрит».
Он выходит из квартиры, спускается по лестнице, садится на скамейку у подъезда, достаёт телефон и видит, что батарея разряжена.
Он сидит, глядит на окна своей квартиры, на уютный свет, который так любил, и ждёт, пока из этих окон не выветрится запах чужих духов, мокасин и того, что когдато называлось его жизнью. Он не знает, что будет дальше, но знает, что обратной дороги в тот дом, в ту реальность до четырёх часов дня, уже нет.
Он сидит на холодной скамейке, время течёт иначе. Каждая секунда наполнена обжигающей ясностью. Он видит, как в его окне мелькает тень Лада подходит посмотреть на него, но он отвернулся.
Через полчаса дверь подъезда открывается. Выходит она в простых джинсах и кофте, без халата, в руках держит плед.
Она медленно переходит дорогу, садится рядом, оставив между ними пустоту в полчеловека, и протягивает покрывало.
Возьми, согрёшься, предлагает она.
Не надо, отвечает он, не глядя.
Его зовут Артём, тихо шепчет Лада, глядя на асфальт. Мы знакомы три месяца. Он владелец кофейни рядом с моим фитнесцентром.
Андрей слушает, не поворачивая головы; детали не важны. Имя, род занятий лишь декорация к главному: его мир рухнул не от громкого взрыва, а от тихого, будничного щелчка.
Я не оправдываюсь, дрожит её голос. Но ты ты весь последний год просто исчез. Приходил, ужинал, смотрел новости, засыпал. Ты перестал меня видеть. А он он видел.
Видел? впервые за вечер Андрей оборачивается к ней, голос хрипнет от безмолвия. Он видел, как ты пьёшь вино из моих бокалов? Он видел, как ты бросаешь скорлупки фисташек на мой стол? Это он «видел»?
Лада сжимает губы, глаза наполняются слезами, но они не проливаются.
Я не прошу прощения и не предлагаю сразу всё забыть. Я просто не знала, как ещё к тебе достучаться. Похоже, превратившись в монстра, я снова стала тем человеком, которого ты заметил.
Я сижу здесь, медленно начинает Андрей, подбирая слова, и мне противно. Противен запах чужого парфюма в нашем доме, эти мокасины. Но больше всего мне противна мысль, что ты могла так со мной поступить.
Он пожимает плечами, спина затекает от холода и неподвижности.
Я не пойду туда сегодня, говорит он. Не смогу зайти в квартиру, где всё напоминает о сегодняшнем дне дышать этим воздухом.
Куда ты пойдёшь? в её голосе звучит настоящий, животный страх окончательной потери.
В отель, надо гдето переночевать.
Она кивает.
Хочешь, я уйду к подруге? Оставлю тебя одного?
Он качает головой.
Это не изменит того, что произошло внутри. Дом, возможно, придётся продать.
Лада ахает, как от удара. Этот дом был их общей мечтой, их крепостью.
Андрей встаёт с скамейки, движения медленные, усталые.
Завтра мы не будем говорить. Послезавтра тоже. Нам обоим нужно помолчать, порознь. А потом посмотрим, осталось ли чтото, о чём стоит говорить.
Он разворачивается и идёт по улице, не оглядываясь. Он не знает, куда идёт и вернётся ли. Он знает лишь одно: жизнь до этого вечера закончилась, и теперь ему предстоит сделать шаг в полную неизвестность не как муж, не как партнёр, а просто как человек, уставший и раненный. И в этой боли, как парадоксально, он снова ощущает, что жив.
Город кажется чужим, фонари бросают резкие тени, в которых легко потеряться. Андрей свернул в первый попавшийся хостел не из экономии, а из желания исчезнуть, раствориться в безликой комнате, пахнущей хлоркой и чужими жизнями.
Комната похожа на больничную палату: белые стены, узкая койка, пластмассовый стул. Он садится на край кровати, и тишина ударяет в уши. Ни скрипа паркета, ни шума холодильника, ни дыхания жены. Только гул в голове и тяжесть в груди.
Он ставит телефон на зарядку, который любезно предоставили на ресепшене. Экран загорается, моргают уведомления: коллеги, рабочие чаты, реклама. Обычный вечер обычного человека, словно ничего не случилось. Эта нормальность невыносима.
Он пишет короткое смс начальнику: «Заболел. Не выйду пару дней». Не врет. Чувствует себя отравленным.
Он принимает душ, вода почти кипяток, но он не ощущает температуры. Стоит, опустив голову, и смотрит, как струи смывают пыль дня. Затем поднимает глаза и видит в потрескавшемся зеркале над раковиной своё отражение усталое, помятое, чужое. Таким его видела сегодня Лада? Таким он был все эти месяцы?
Он ложится в постель, выключает свет. Темнота не приносит покоя. Перед глазами кадры, как проклятые слайды: пиджак на вешалке, пятно вина на халате, мокасины без носков, и самое горькое её слова: «Ты перестал меня видеть».
Он ворочается, пытаясь найти удобное положение, но его нет. Всё кажется колким и неправильным. В ухе поселилась мысль, от которой он сначала отмахнулся, но она возвращается снова и снова, как назойливое насекомое: а что, если именно его отстранённость, его душевная лень толкнули её в объятия того самого с мокасинами? Не оправдывая её, не снимая её вины, но пытаясь понять.
Лада не спит. Она бродит по квартире, как призрак, руки за спиной. Останавливается у дивана, пятно от вина на светлом халате уже сухо, превратившись в уродливый след. Она смятый халат бросает в мусорное ведро.
Подходит к столу, берёт бокал, из которого пил Артём, долго смотрит на него, несёт на кухню и с силой разбивает о дно раковины. Хрусталь с звонким шипением разлетается на осколки. Ей становится легче, хоть и чуть.
Она собирает всё, что осталось от него: выбрасывает фисташки, вили недопитое вино, протирает стол, собирает осколки. Но запах его парфюма всё ещё висит в воздухе, въевшись в шторы, в обивку мебели. Он везде. Как и стыд, и странное, искривлённое чувство освобождения. Ложь становится правдой, боль ощутимой.
Она садится на пол в гостиной, обхватывает колени и наконец позволяет себе заплакать. Тихо, без рыданий. Слезы текут сами, солёные и горькие. Она плачет не столько изза боли, которую причинил Андрей, сколько изза крушения той иллюзии счастливого брака, которую они вдвоём так старательно строили годами.
Утром Андрей просыпается разбитым. Заказывает кофе в ближайшей кофейне, садится у окна, глядя на просыпающийся город. Телефон вибрирует: сообщение от Лады.
«Не звони, просто напиши, если ты в порядке».
Он читает её короткие слова: простые, человеческие, без истерики и требований, только с заботой, которой он, возможно, перестал замечать.
Он не отвечает, держит обещание помолчать. Но впервые за сутки злость и брезгливость внутри него отступают, уступая крохотный уголок чегото другого смутного, неясного, но не надежды. Скорее любопытства.
А что, если за всем этим кошмаром, за всей болью, они смогут разглядеть друг друга заново? Не как враги, а как два уставших и одиноких человека, когдато любивших друг друга и, возможно, заблудившихся?
Он допивает кофе, ставит чашку на стол. Впереди дни молчания, а потом разговор. И он думает, что, может, бояться нужно не самого разговора, а того, что он ничего не изменит.
