Свет лампы колебался в такт голосу Светланы.
— Ты с ума сошёл? — Брошенная салфетка задела бокал. Шампанское пульсировало лопающимися звёздами. — Привести её? В наш дом!
— Света, уймись, — Михаил поправил воротник, будто галстук вдруг стал удавкой. — Ничего особенного. Рабочий вопрос.
— Вопрос? — Голос её взлетел, пронзив тишину. — В полночь? При свечах? Под Ессентуки?
— Новый проект обсуждали…
— Какой проект, Миша? С этой… Еленой?
Взгляд его уплыл в сторону. Тарелки с пловом, так тщательно приготовленным, чтобы угодить жене, казались теперь чужими, опрокинутыми островами в море скатерти. Ужин рассыпался бисером из-за звонка.
Светлана заходила по кухне. Сорок три, но огонь в глазах выжигал годы. Стройная, ухоженная – Михаил считал удачей быть её мужем.
— Слушай внимательно, — она замерла напротив, руки в бока упёрлись. — Я дура? Нет. Эта… звонит без конца. Работаешь дотемна. Домой — в облаке её «Красной Москвы».
— Преувеличиваешь…
— Ах да? — Телефон в её руке стал обвинительным жезлом. — Двенадцать звонков! Только сегодня!
Михаил побелел. Общий планшет, мерцающий в прихожей, выдал все уведомления.
— Рабочее.
— Рабочее! — Горький смех Светланы стучал о кафель. — В воскресенье? Под утро? Какая работа не ждёт?
Он молча крутил вилку. Двадцать два года брака. Даже безденежье, болезнь матери — она держалась. Теперь — тонкий лёд под ногами.
— Миша, — голос тише, но рана глубже, — я вижу. Ты в неё влюблён.
— Нет, — покачал головой, но враньё звенело фальшью.
— Не лги! Я знаю тебя дольше! Ты светишься при звонках. Глаза — как фонари на пути в офис. А дома…
Дома он хмурился. Дом был серым по сравнению с офисом Елены.
— Свет, поговорим…
— О чём? О том, как ты меня не замечаешь? О том, что мы месяц, как чужие?
Михаил вгляделся. Когда он последний раз спрашивал о её делах? Все мысли — Елена.
— Она молодая? — шепот Светланы.
— Ну вот…
— Сколько?
— Двадцать семь.
Светлана кивнула. Худшие подозрения материализовались.
— А мне сорок три. Я старуха.
— Бред.
— Старуха? — Она подошла к зеркалу в прихожей. Отражение дрожало. — Морщинки. Седину прячу. А она — цветок. Без детей. Без груза.
— У нас детей нет, — напомнил Михаил.
— Да. Моя вина. Пятнадцать лет чувствую себя виноватой. Каждый детский крик — укол. Думала: а вдруг Миша уйдёт к той, что родит?
Он шагнул к ней, но она отпрянула.
— Не подходи. Честно: любишь её?
Тишина загустела. Только старые часы на кухне — подарок к трёхлетию свадьбы — капали секундами в тарелку холодного супа.
— Не знаю.
— Не знаешь или боишься?
— Всё сложно, Свет…
— Для меня просто. Я или она. Меж двух огней не постоишь.
Михаил опустился на стул. Каша в голове. Жена — плечо, опора, вера, когда создавал бизнес. Елена — вихрь, ворвавшийся полгода назад, перевернувший мир.
— Что чувствуешь с ней? — допрашивала Светлана.
— Молодость. Будто снова двадцать пять.
— А со мной?
— Мужем.
— Плохо?
— Нет. Но… привычно.
Светлана кивнула. Главный ответ получен.
— Стала обузой.
— Нет. Ты лучшая жена.
— Но не любимая.
Молчание. Что сказать? Люблю? Да. Но сердце глуше бьётся?
— Знаешь, — Светлана стала убирать, движения резкие, — я понимаю. Быт заедает. Романтика уснула. А тут — молодая кровь.
— Не говори так.
— А как? Новая рубашка. Спортзал. Стрижка. Всё для неё.
Правда. Михаил изменился с Еленой.
— Она знает?
— Да.
— И что?
— Говорит, семью рушить не хочет.
— Не хочет? — Горечь Светланы была едкой. — Звонит каждые пять минут.
— Мы проект…
— Миш, хватит врать! — Ладонь шлёпнула по столу. — Слепая? После командировки светился! На её смс ухмылялся!
Михаил опустил голову. Спорить — тщетно. Он влюблён. Головокружение, забытое за двадцать два
Николай завёл двигатель, и в зеркале заднего вида Тамара медленно таяла, как призрачная тень в промозглом петербургском тумане, а его сердце, разбитое на осколки сомнения, стучало в такт дворников.
