Мне 38, а я до сих пор дрожу перед собственной матерью. И это разъедает меня, как ржавчина.
Каждый раз, глядя в зеркало, я пытаюсь убедить себя: вот она, взрослая женщина. Высшее образование, должность начальника отдела в крупной транспортной компании в Нижнем Новгороде, крепкий брак, хоть и без детей. Моего мужа Дмитрия я обожаю, а его дочь от первого брака, Лизу, давно считаю своей. Казалось бы — всё есть: дом, любовь, стабильность. Живи да радуйся. Но внутри — холодный ком страха. Не детского, не надуманного, а самого что ни на есть реального. Это страх перед матерью.
Мне тридцать восемь. Я рукову любой, решаю конфликты, увольняю нерадивых сотрудников, договариваюсь с клиентами. Но стоит ей позвонить или приехать — и я снова та самая девочка с трясущимися руками. Горло перехватывает, в груди — ледяная тяжесть, а перед глазами — кадры из детства: как она выдирает меня из-под одеяла за волосы, потому что я не вынесла мусор. Как швыряет в меня валенком за двойку по математике. Как язвительно сравнивает меня с соседской Катькой при своих очередных «любимых». Её четыре брака — чистой воды ад. Отец сбежал, и я даже не знаю, где он теперь. А мама с годами становилась только злее.
Дима всё видит. Он не просто догадывается — он был рядом, когда я цепенела от её звонка. Когда запиналась и бледнела при её внезапном появлении. Он предлагал мне сходить к психологу, говорил, что надо «выпустить пар». Но я… не могу. Взрослая тётка, начальник, а боюсь признаться, что мне больно. Пойти к специалисту — значит показать слабость. А я всю жизнь делала вид, что я — несгибаемый дуб. Только вот этому «дубу» хватает одного маминого слова, чтобы превратиться в тростинку.
Сначала она приезжала «на ден changef_format_posнёк». Потом «денькchangef_format_pos» растягивалось на недели. Она вваливалась с чемоданами, перетряхивала наш шкафы, копошилась в бумагах, однажды даже устроила досмотр моего ноутбука. За ужином как ни в чём не бывало спросила у Димы:
— Ну что, много любовниц сменил, пока живёшь с этой «серой мышью»?
Я не выдавила ни звука. Просто сжалась, пока Дима в бешенстве не выпроводил её за дверь.
Но она осталась. Ещё на три дня. Со словами: «Я мать. Ты мне обязана». Всё. Этой фразой она стирала любые границы. Любую вину. Любое вторжение.
А я не умею ей отказать. Вот моя беда. Слышу её голос — и язык будто ватой заткнули. Вместо «нет» всегда вырывается: «Конечно, приезжай…» — хотя внутри всё кричит: «Не надо! Уйди!» Я вру себе, вру мужу, ненавижу себя за это.
На днях она сообщила:
— Купила билеты. Буду у вас с 30 декабря по 10 января.
А то, что мы с Димой и Лизой уже собрались в Сочи? Хотели встретить Новый год у моря, отдохнуть. Но мама решила — и всё. И я, как дура, опять не смогла сказать: «Не приезжай».
Но в этот раз мы с Димой поступим иначе. Сбежим. Возьмём номер, отключим телефоны. Пусть приезжает, стучится в дверь — хоть даже лбом. Это не подло. Это самосохранение. Потому что ещё одна новогодняя пытка с ней — и я сломаюсь.
Иногда страшно признаться даже себе, но я не люблю свою мать. Я её боюсь. И не понимаю, за что она так ненавидит меня, что даже сейчас калечит мою жизнь. Всё, чего я хочу — просто жить. Без её яда, без страха, без этого вечного ожидания пинка.
Не знаю, взрослый ли это поступок — сбежать из собственного дома. Но сейчас только так я могу спастись. Хоть ненадолго. Хоть чуть-чуть. От матери, перед которой я, увы, всё ещё беззащитна — даже в тридцать восемь.
