Мне шестьдесят восемь. Одна. Попросила детей забрать меня к себе — в ответ услышала вежливое «нет».
Вдовой я уже давно. Муж ушёл тихо, во сне, без предупреждений, без последних слов. С тех пор будто в тумане: дни тянутся, лица стираются, события не оставляют следа. Работаю — не из-за денег, а чтобы хоть как-то скрасить эту давящую тишину. Лишь там, за прилавком, ещё чувствую себя хоть немного полезной.
Не жалуюсь. Просто так есть. Ни увлечений, ни мечт — всё осталось где-то позади. Не ищу, не надеюсь, не пробую. Наверное, это и есть старость. Но тяжелее всего не годы, а одиночество, которое въелось в стены моей двушки в Тверской области, как сырость — незаметно, но неотвратимо.
И вот решилась: предложила сыну с семьёй переехать ко мне. У них трое ребятишек, теснота в съёмной однушке, а у меня — свободная комната, запас постельного белья, место для игрушек. Казалось бы, логично: место есть, желание тоже. Но не вышло.
Сын выслушал молча. Потом позвонила невестка — вежливо, но с лёгким холодком:
— Анна Михайловна, у нас всё устроено. Дети привыкли к своему углу, да и под одной крышей сложно: у каждого свои порядки, свой распорядок.
Поняла. Я для них — обуза. Старуха, которую надо терпеть, подстраиваться. А я ведь просила не многого — просто быть рядом.
Дочь… С ней я бы пожила охотно. Но у неё своя семья, свои хлопоты. Впрямую, конечно, не скажет, что я лишняя, но… взгляд зятя, когда я задерживаюсь на кухне, говорит красноречивее слов. Добрая она, дочка: чай нальёт, пирогом угостит, расспросит. Но чем чаще я у них, тем горше возвращаться в свою пустую квартиру, где тиканье часов заглушает даже телевизор.
Говорят мне: «Ты ещё молода! Запишись в кружок, съезди в паломничество, заведи кошку». Уверяют: «Ты сама себя заточила в четырёх стенах».
— Мам, — спрашивает дочь, — ты правда думаешь, что с нами тебе будет легче? Ты же не сможешь чувствовать себя как дома.
— Найди себе занятие, — вторит сын. — В музей сходи, в церковный хор запишись. Сейчас столько возможностей…
А я молчу. Как объяснить, что мне не кружки нужны, не экскурсии? Живой смех по утрам. Топот внуков в коридоре. Чашка чая, заваренная не в одиночестве. Просто — чтобы кто-то был рядом.
«Может, ещё встретишь любовь», — говорят. Смешно. С моими морщинами, усталыми глазами, с памятью, в которой прошлое вытеснило будущее?
Да, живу. Но будто мимо жизни: мимо праздников, мимо разговоров, мимо того шума, что когда-то наполнял кухню. Теперь — тишина. И я.
Не жалости прошу. Лишь понять: почему я стала чужой для тех, кому когда-то ночи не спала, за кем ходила с градусником, кого кормила, растила? Почему в их домах нет для меня места? Я ведь не посторонняя. Я — мать. Бабушка. Своя.
Неужели быть нужной — привилегия, доступная только молодым?
Не знаю, как уговорить детей. Может, и не надо. Может, гордость велит сказать: «Живи как есть. Не навязывайся». Но сердце не знает гордости. Оно просто ноет. И тихо, по-стариковски, ждёт: вот-вот зазвонит телефон, и скажут:
— Мама, передумали. Переезжай. Мы без тебя — как без рук.