В семьдесят лет я осознала, что страшнее пустых стен — дом, полный людей, которым ты не нужна.
— Опять не тот хлеб купили, — голос невестки Марины резанул по ушам, пока я раскладывала пакеты на кухне. — Я же просила бородинский. В сотый раз повторяю.
Она взяла батон, словно это был кусок гнилого дерева, и покрутила его в руках.
— Машенька, забыла, прости. Всё в голове перепуталось.
— Вечно у вас путаница, Анна Ивановна. А нам потом это есть. У Димочки аллергия может начаться.
Она швырнула хлеб на стол, будто сделала мне одолжение, не выкинув его сразу.
Я сглотнула комок в горле. Внуку Диме шесть лет, и на простой хлеб у него никогда не было аллергии.
Из комнаты выглянул сын.
— Мам, мой тёмно-синий свитер не видела?
— Видела, Серёжа. В стирке, я вчера…
— Зачем? — он даже не дал договорить. — Я собирался его сегодня надеть! Ну, мам!
Он исчез, оставив меня с этим раздражённым «ну мам», которое в последнее время било больнее пощёчины. Я постирала его вещь. Позаботилась. И снова оказалась виновата.
Медленно побрела в свою комнату, мимо зала, где Марина уже трещала в телефон: «Свекровь опять чудит!» Смех в трубке был таким же едким, как её слова.
Моя комната казалась единственным тихим уголком в этом когда-то уютном доме. Теперь он гудел, как рыночная площадь.
Разговоры, визг ребёнка, гул телевизора, хлопанье дверей. Шумно. Людно. И до слез одиноко.
Я села на кровать. Всю жизнь боялась остаться одной. Боялась, что дети уедут, и я буду сидеть в пустых комнатах. Какая же я была дура.
Лишь к шестидесяти поняла: страшнее пустоты — дом, полный тех, кому ты не нужна.
Ты для них — приложение бесплатное. Функция, которая вечно глючит. Подай, принеси, постирай, но строго по инструкции. Шаг в сторону — и ты уже мешаешь, раздражаешь, путаешься под ногами.
Вечером попыталась ещё раз. Сын сидел за ноутбуком, хмурился.
— Серёжа, может, поговорим?
— Мам, я работаю, не видишь? — глаз не оторвал от экрана.
— Я просто хотела…
— Давай позже, ладно?
«Позже» никогда не наступало. У них с Мариной была своя жизнь, свои планы. А я — фон. Как старый шкаф или выцветший ковёр. Вроде здесь, а вроде и нет.
В дверь постучали. Это был Дима.
— Ба, почитай, — протянул мне книжку.
Сердце ёкнуло. Вот он, мой лучик. Единственный, кому я…
— Димка! — тут же возникла Марина. — Я кому сказала — не отвлекать бабушку? Иди, у тебя мультики по расписанию.
Она вырвала у него книгу и увела за руку.
Я осталась сидеть, глядя на закрытую дверь. И в тот момент поняла: больше не могу быть фоном. Что-то должно измениться. Или я исчезну в стенах этого дома, как призрак.
Решение вызревало медленно. Пока мыла посуду, ходила в магазин, терпела колкости.
Оно окрепло, когда нашла в мусорке почти целую кастрюлю моего борща — «слишком жирно, мы на диете».
Я решила начать с малого. СИ тогда я взяла телефон, набрала номер старого друга-юриста, и мы начали оформлять документы, чтобы навсегда защитить свой дом и свою свободу.
