В хмурый октябрьский вечер, когда мелкий дождь переходил в мокрый снег, храм постепенно пустел. Служба кончилась, прихожане разошлись по домам. Только Антонина Петровна осталась дожидаться сторожа. Она потушила последние свечи, вытерла подсвечники. Сквозь свинцовые стёкла едва пробивался свет фонарей, лишь тусклая лампочка над свечным ящиком отражалась в позолоте икон.
Из бокового придела вышел отец Алексей, накинув на рясу тёплую куртку.
— Сторож уже пришёл? — спросил он, подходя к Антонине.
— Нет ещё. Что передать?
— Ничего. До завтра.
Он перекрестился на иконы и вышел. Антонина взяла ведро с водой, начала мыть пол. Вдруг дверь тяжело захлопнулась — это сторож, скрестившись у входа, молча прошёл в свою каморку. Она ни разу не слышала его голоса, хотя батюшка уверял, что он не немой.
Закончив уборку, Антонина окинула взглядом храм, проверила лампадки, постояла перед иконами: *«Святителю отче Спиридоне, моли Бога о нас», «Пресвятая Богородице, спаси нас», «Господи Иисусе Христе…»*
— Ухожу! — крикнула в пустоту. Голос раскатился под куполом.
На крыльце её остановил тонкий писк. Под ногами оказался не котёнок, а свёрток в одеяле. Заметив крошечное личико, Антонина ахнула:
— Господи, да кто ж тебя бросил?
Она подумала вызвать полицию, но вместо этого, закутав младенца, двинулась домой — решить с отцом Алексеем, что делать. Не успела отойти, как из темноты вырвалась девушка:
— Отдайте! — выхватила ребёнка.
— Твоё дитя? Грех такой! — строго сказала Антонина, разглядев юное, заплаканное лицо.
— Я не бросила… просто отошла…
— В храме свет не видела?
Девушка молчала. По её промокшей одежде, синему от холода лицу стало ясно — идти некуда.
— Пойдём ко мне, — твёрдо решила Антонина. — Ребёнок плачет, есть хочет. И ты продрогла.
В квартире Антонина растопила печь, отдала гостейке свои тапки, побежала к соседке за памперсами. Та удивилась:
— У тебя что, внуки появились?
— Племянница приехала. Вещи в поезде украли, — солгала Антонина.
Вернувшись, увидела: девушка кормит малышку грудью.
— Молоко есть? Слава Богу. Как звать-то тебя?
— Ольга.
— Антонина Петровна. А дочку?
— Алиной назвала.
От горячего супа Ольга оттаяла, рассказала: после роддома выгнали из общаги, хотела с моста броситься…
— Всё, хватит. Живи тут. У меня детей не было, — Антонина гладила спящую Алину. — Завтра с батюшкой посоветуюсь. Бог не оставляет.
Так они остались. Через год Ольга восстановилась в институте. Алина росла, звала Антонину «бабушкой».
Прошло 15 лет.
— Мам, платье сидит мешковато! — Алина крутилась перед зеркалом, готовясь к выпускному.
— Не придирайся. Жаль, бабушка не дожила…
Антонина умерла год назад, присев отдохнуть в свечной лавке. Ольга оплакивала её как родную.
Алина поступила в мед, как мать. Но однажды вернулась задумчивая:
— Влюбилась, кажется… В преподавателя. Игорь Николаевич Волков.
У Ольги потемнело в глазах.
Она отыскала его в институте. Когда он вышел из аудитории, её трясло:
— Вы меня не узнаёте? Я Ольга Громова. Ты предлагал мне избавиться от ребёнка.
Он побледнел.
— Алина — твоя дочь.
Дома Ольга во всём призналась Алине. Та плакала:
— Значит, мой отец не погиб в авиакатастрофе?
— Нет. Но выбор за тобой.
Через год Алина выходила замуж. Перед ЗАГСом она прошептала:
— Мам, я позвала отца…
Ольга промолчала. На свадьбе она избегала его взгляда.
Алина уехала с мужем в Питер. Ольга знала: дочь иногда звонит отцу. Но сама не могла простить.
Всё изменилось, когда в храме она встретила Сергея — немолодого вдовца с тихой улыбкой. Но это уже другая история…
