В лютые морозы нагрянул климакс к Антонине Семёновой. Сперва перемены прошли незаметно — ни пресловутых приливов, ни липкого пота, ни колотящегося сердца. Просто исчезли месячные, будто и не бывало: встречай, старость, у порога!
К доктору Антонина не спешила — начиталась статей, наслушалась подруг. «Тебе, Тонь, золотой билет достался!» — завидовали приятельницы. Словно сглазили. Вскоре тело начало предательски меняться: скачки настроения, слабость, головокружения. Тяжело наклоняться к внучке Дашеньке, спина ныла непривычно, по утрам лицо опухало, как дрожжевое тесто.
Снохи первые забеспокоились: «Мама, вы совсем зелёная! К врачу немедленно!» Антонина отмалчивалась, но страх уже грыз душу. Грудь горела костром, низ живота сводило судорогой. Ночью, под храп супруга, она лежала, уставившись в трещину на потолке, и тихо плакала в подушку.
Неужели конец? Всего-то пятьдесят три, до пенсии полгода! С мужем присматривали домик у озера. Сыновья — инженеры, снохи заботливые, красят седину, советуют платья в пол. Дашенька — свет в окошке: гимнастка, осенью в школу. Вязать научилась — бабушка показывала.
К осени Антонина сдала: одышка, адская боль в пояснице. Семья гурьбой повезла её в поликлинику. В смотровом кабинете врач долго ворчала, заполняя карту, потом резко набрала номер: «Онкоцентр? Срочный случай! Матки не прощупываю… Да, впервые обратилась!»
В машине все молчали. Супруг Николай Петрович шмыгал носом, сын белел, сжимая руль. Снохи поддерживали Антонину, чьё тело выгибалось от спазмов. В редкие минуты затишья она смотрела на жёлтые клёны за окном — прощалась с Дашей, с внучатами, что не успеют родиться…
В больнице суету подняли нешуточную. Когда бригада с каталки выбежала в коридор, Николай рванулся к жене. «Рожает!» — отрезала медсестра, захлопывая дверь.
В родзале профессор похаживал меж двух столов. «За что расплачиваемся?» — спросил он у юной роженицы. «За шампанское проклятое!» — простонала та. Повернувшись к Антонине, врач хлопнул её по колену: «А ты, мать?»
«За… за юбилей», — выдавила она. «Пятьдесят три отметили… Шалуны…»
«Шалили, говоришь?» — фыркнул профессор. — «Три с половиной кило богатыря носила! Да как не заметила-то?»
«Климакс думала! Онкологию!» — всхлипнула Антонина.
«Не рак у тебя, а срак!» — огрызнулся врач. — «Тужься, бабка! Ошибка твоя на свет просится!»
Когда акушерка вышла с свёртком, семья замерла. «Соколов Николай Петрович? Поздравляю — сын! Три пятьсот, крепыш!» — медсестра едва сдерживала смех. — «Чуть не в онкологию упокоились, а выходит — на пенсию с погремушкой!»
Снохи ахнули, Николай осел на лавку. За стеклом родильного блока Антонина, мокрая от слёз и пота, прижимала к груди сморщенный комочек. В голове пульсировало: как Дашеньке объяснить, что кукла-брат — не игрушка?
