В шестьдесят девять лет я поняла: самое страшное враньё когда дети говорят «мы тебя любим», а на самом деле им нужны только твоя пенсия и квартира.
«Мама, мы подумали, осторожно начал мой сын Игорь, едва переступив порог. Это важно». Его жена, Людмила, стояла сзади и кивала так усердно, будто каждое его слово было гениальным.
Она принесла в прихожую запах дорогих духов и едва уловимый, но противный оттенок тревоги.
«Начинается», пробормотала я, закрывая дверь. «Когда вы двое «думаете», кончается это всегда плохо».
Игорь сделал вид, что не расслышал. Прошёлся по гостиной, осматривая мебель, будто оценивал её на вес. Людмила же нервно перекладывала диванную подушку ту самую, которую только что специально сдвинула и снова ставила её «на место».
«Мы волнуемся за тебя, заверещала она с фальшивой заботой. Ты же одна. А в твоём возрасте всякое бывает».
Я опустилась в любимое кресло, ощущая под пальцами потрёпанную, но родную ткань. Я знала это кресло лучше, чем собственных детей.
«Например? спросила я. Повышенное давление от вашей «заботы»?»
«Ну, мам, не начинай, поморщился Игорь. У нас отличная идея. Продаём твою квартиру и нашу однушку, берём ипотеку и покупаем дом в Подмосковье! С садом! Ты будешь с внуками, дышать свежим воздухом».
Он говорил это так, будто предлагал мне билет в рай. Глаза Людмилы сияли наигранной искренностью. Хорошая актриса.
Я смотрела на их лица, на заученные жесты. В их глазах читался лишь азарт риелтора, почуявшего выгодную сделку. Ни тепла. Ни честности.
И тут я всё поняла. Самая страшная ложь когда твои дети говорят «мы тебя любим», а на самом деле им нужны только твоя пенсия и квартира.
Это была не печаль. Скорее, будто всё встало на свои места.
«Дом, говоришь, протянула я. А на чьё имя?»
«Ну, на наш, конечно, выпалила Людмила и тут же закусила губу. Игорь бросил на неё убийственный взгляд.
«Чтобы тебе не пришлось возиться с документами, мам, поспешно добавил он. Мы всё сами».
Я медленно кивнула, встала и подошла к окну. За ним спешили люди, погружённые в свои заботы. А я стояла здесь перед выбором: сдаться или объявить войну.
«Знаете что, дети, сказала я, не оборачиваясь. Идея интересная. Я подумаю».
За спиной раздался шумный вздох облегчения. Они решили, что победили.
«Конечно, мама, не спеши, сладко добавила Людмила.
«Но думать я буду здесь. В своей квартире. А вам пора идти. Уверена, у вас дел много. Ипотеку считать. Планы дома изучать».
Я посмотрела им прямо в глаза и их улыбки начали таять. Они поняли: это не конец. Это только начало.
С этого дня началась «осада». Ежедневные звонки, чётко расписанные по графику.
Утром звонил Игорь сухой, деловой:
«Мам, нашёл отличный участок! Сосны кругом, речка рядом! Представь, как внуки будут дышать свежим воздухом!»
Днём слащавый голос Людмилы:
«Мы тебе отдельную комнату сделаем, мам! С видом на сад. И свою ванную! Твоё кресло и фикус перевезём. Всё, как ты любишь!»
Они давили на все больные точки: внуки, одиночество, здоровье. Каждый разговор спектакль, где мне отводилась роль беспомощной старушки.
Я слушала, кивала и говорила, что ещё думаю. А сама действовала.
Моя подруга Галина работала у нотариуса. Один звонок и я уже у неё, разбирая все варианты.
«Нина, главное никаких дарственных, предупредила она. Выкинут без зазрения совести. Разве что ренту. Но они на неё не согласятся. Им нужно всё. И сразу».
Её слова стали моей броней. Я не жертва. Я выжившая. И сдаваться не собиралась.
Кульминация наступила в субботу. Звонок в дверь. На пороге Игорь с Людмилой и какой-то мужчина в костюме, с папкой в руках.
«Мам, это Сергей, риелтор, бодро объявил Игорь. Он просто оценит наше имущество».
Мужчина вошёл, осматривая квартиру, как стервятник. Стены, потолок, пол. Он видел не дом. Он видел квадратные метры. Товар.
Во мне что-то надломилось.
«Что оценивать? спросила я резко.
«Квартиру, мам. Чтобы понять, с чего начинать, ответил Игорь, уже открывая дверь в мою комнату. Проходи, Сергей».
Риелтор сделал шаг, но я преградила ему дорогу.
«Вон», тихо сказала я. Настолько тихо, что все замерли.
«Мам, ты чего? запнулся Игорь.
«Я сказала вон. Вы оба». Мой взгляд упёрся в Людмилу, прижавшуюся к стене. «И передай своему мужу: если он ещё раз приведёт ко мне посторонних без спроса, вызову полицию. И напишу заявление о мошенничестве».
Риелтор, почуяв неладное, первым рванул к выходу.
«Я я вам перезвоню», пробормотал он, исчезая в коридоре.
Игорь смотрел на меня со злостью. Маска любящего сына упала.
«Ты совсем рехнулась, старая »
«Ещё нет, перебила я. Но ты стараешься. А теперь марш. Мне нужно отдохнуть. От вашей «любви»».
Неделю стояла тишина. Ни звонков, ни визитов. Я знала: это не конец. Они перегруппировывались.
В следующую пятницу позвонила Людмила, голос её сочился покаянием.
«Нина Степановна, простите нас, мы были дураками. Давайте встретимся за кофе. Как раньше. Обещаю, ни слова про квартиру. Просто по-семейному».
Я знала, что это ловушка. Но пошла.
Они ждали меня за угловым столиком. Посередине стоял нетронутый десерт. Игорь выглядел подавленным, Людмила держала его за руку.
«Мам, прости, прошептал он. Я был не прав. Давай забудем».
Но в его опущенных глазах читалось лишь нетерпение.
«Я тоже кое-что решила, спокойно сказала я, доставая сложенный лист. Вот».
Это было не завещание. Это
