В шестьдесят девять лет я осознала: самый страшный обман — когда дети говорят «мы тебя любим», а на самом деле им нужны только твоя пенсия и квартира.

В свои шестьдесят девять я поняла: самый страшный обман когда дети говорят «мы тебя любим», а на самом деле любят только твою пенсию и твою квартиру.

«Мама, мы тут подумали» осторожно начал мой сын Игорь, едва переступив порог. Его жена, Светлана, стояла позади и кивала с таким рвением, будто каждое его слово было гениальным откровением.

От неё пахло дорогим парфюмом и чем-то едва уловимым, отдающим лицемерием.

«Начинается», прошептала я, закрывая дверь. «Когда вы двое думаете, это всегда заканчивается плохо».

Игорь сделал вид, что не расслышал. Прошёлся по гостиной, оценивающе оглядывая мебель. Светлана тут же принялась поправлять диванную подушку ту самую, которую только что нарочно сдвинула.

«Мы волнуемся за тебя», сладким голосом произнесла она. «Ты совсем одна. А в твоём возрасте всякое может случиться».

Я опустилась в любимое кресло, ощущая под пальцами знакомую потрёпанную обивку. Я знала это кресло лучше, чем собственных детей.

«Например?» спросила я. «Инфаркт от вашей заботы?»

«Ну, мам, не начинай», поморщился Игорь. «У нас отличная идея. Продаём твою квартиру и нашу однушку, берём кредит и покупаем дом в Подмосковье! С садом! Ты будешь с внуками, дышать свежим воздухом».

Он говорил так, будто предлагал мне билет в рай. Глаза Светланы сияли фальшивой нежностью. Хорошая актриса.

Я смотрела на их лица, на их выверенные жесты. В их глазах читался тот же расчётливый блеск, что и у риелторов на пороге выгодной сделки. Ни тепла. Ни искренности.

И тут до меня дошло. Самый жестокий обман когда твои дети говорят «мы тебя любим», а на самом деле любят твою пенсию и квартиру.

Это даже не было грустью. Скорее холодным осознанием.

«Дом, говоришь», протянула я. «А на чьё имя он будет записан?»

«Ну на наш, конечно», выпалила Светлана и тут же закусила губу. Игорь бросил на неё убийственный взгляд.

«Чтобы тебя не утруждать, мам», поспешно добавил он. «Мы всё сами оформим. Все бумаги».

Я медленно кивнула, встала и подошла к окну. За ним спешили люди, каждый со своими заботами. А я стояла перед выбором: сдаться или начать войну.

«Знаете что, дети?» сказала я, не оборачиваясь. «Интересная идея. Я подумаю».

За моей спиной раздался облегчённый вздох. Они решили, что победили.

«Конечно, мама, не торопись», поддакнула Светлана сладким голоском.

«Только думать я буду здесь. В своей квартире», повернулась я к ним. «А вам пора идти. Уверена, у вас дел выше крыши. Кредиты считать. Планы дома изучать».

Я посмотрела им прямо в глаза и их улыбки медленно сползли. Они поняли: это не конец. Это только начало.

С этого дня началась «осада». Ежедневные звонки, тщательно продуманные.

Утром звонил Игорь сухо, по-деловому:

«Мам, нашёл отличный участок! Сосны кругом, рядом речка! Представь, как внуки будут дышать свежим воздухом!»

Днём слащавый голос Светланы:

«Мы сделаем тебе отдельную комнату, мам! С видом на сад. И свою ванную! Перевезём твоё кресло и фикус. Всё, как ты любишь!»

Они били по всем слабым местам: внуки, одиночество, здоровье. Каждый разговор был спектаклем, где я играла беспомощную старушку.

Я слушала, кивала и говорила, что ещё думаю. А сама действовала.

Моя подруга Галя раньше работала у нотариуса. Один звонок и вот я у неё, разбираю все возможные сценарии.

«Нина, главное не подписывай дарственную», предупредила она. «Вышвырнут без зазрения совести. Разве что ренту оформить. Но они на это не по

Rate article
В шестьдесят девять лет я осознала: самый страшный обман — когда дети говорят «мы тебя любим», а на самом деле им нужны только твоя пенсия и квартира.