В тот день ко мне пришла женщина, которую я лет пять не видела на пороге своего медпункта. Тамара Никитична. В нашем селе Заречное ее за глаза называли «генеральшей». Не из-за мужа-военного, а за осанку, за колючий взгляд, что острее скальпеля, и за гордыню, которой хватило бы обнести всю деревню три раза. Ходила она с прямой спиной, подбородок кверху, будто не по грязи деревенской шагала, а по дворцовому паркету. Со всеми держалась отстраненно кивнет через плечо, и разговор окончен.
А тут стоит на пороге, сама не своя. Спина хоть и прямая по привычке, но в глазах тоска затравленная. Платок цветастый на самые брови натянула, будто прячется.
Проходи, Никитична, говорю ласково. Чего в сенях стужу разводишь? Вижу, не за таблетками пришла.
Она вошла, на табурет у печки села, руки на колени сложила. Всегда холеные руки теперь сухие, в трещинках, пальцы дрожат. Молчит. Я не тороплю. Налила ей чаю с мятой да липовым цветом.
Пей, говорю. Душу согреешь.
Она чашку взяла, а в глазах слезы заблестели. Не покатились гордость не пустила.
Совсем одна я, Семёновна, выдохнула она, голос надтреснутый. Сил нет. Руку подвернула, не сломала, слава богу, но ноет, чертовка. Ни дров принести, ни воды. А спину ломит так, что ни вздохнуть, ни охнуть.
И полилась ее жалоба, как весенний ручеек мутный да горький. А я сижу, слушаю, а в голове картина пятилетней давности. Помню, как в ее доме, самом крепком в деревне, смех звенел. Сын ее, Игорь, красавец да работник, невесту привез Леночку.
Девочка тихий ангел. Глаза ясные, волосы русые в толстую косу. Руки к работе привычные. Почему Игорю приглянулась понятно. А вот Тамаре нет.
С первого дня Никитична ее гнобила. Не так сидит, не так глядит. Борщ недостаточно красный, полы недостаточно чисто вымыты. Компот сварит «сахару перевела». Огород прополет «всю крапиву повыдергала».
Игорь поначалу заступался, потом сник. Он ведь маменькин сынок, всю жизнь под ее крылом. А Леночка молчала. Только худела да бледнела. Как-то встретила ее у колодца, глаза на мокром месте.
Что терпишь-то? спрашиваю.
А она улыбнулась горько:
А куда мне деваться, теть Валь? Люблю его. Может, привыкнет она ко мне
Не привыкла. Последней каплей стала старая вышитая скатерть Леночка ее постирала, узор полинял. Крику было на всю улицу.
В ту же ночь Лена ушла. Тихо. Игорь утром как с цепи сорвался, искал ее, потом пришел к матери, глаза сухие, страшные.
Это ты, мама, сказал. Ты счастье мое сгубила.
И уехал. Нашел Лену в городе, поженились, дочь родилась. А к матери ни ногой.
Тамара сначала хорохорилась: «И слава богу, не нужна мне такая сноха». А сама постарела, осунулась. Осталась одна в доме, чистом, как операционная.
А теперь сидит передо мной, и вся ее генеральская стать слетела, как шелуха.
Никому я не нужна, Семёновна, шепчет, а по щеке слеза. Хоть в петлю лезь.
Грех такое говорить, отвечаю строго. Давай укол сделаю, спину отпустит.
Сделала укол, растерла мазью. Она немного ожила.
Спасибо, говорит. Не чаяла доброты дождаться.
Ушла, а у меня камень на сердце. Есть болезни, от которых нет лекарств. Болезнь эта одиночество.
Через пару дней нашла телефон Игоря. Руки дрожали, когда набирала.
Игорь, здравствуй, говорю. Это Семёновна из Заречного.
Молчал полминуты.
Здравствуйте, тетя Валя. Что-то случилось?
Мать твоя сдает. Болеет, а виду не подает.
Снова молчание. Слышу, Лена шепчет что-то. Потом ее голос, нежный, но твердый:
Дай мне. Здравствуйте, тетя Валя! Как она?
Рассказала все. Про руку, про спину, про слезы.
Спасибо, сказала Лена. Мы приедем. В субботу. Только вы ей не говорите.
Суббота. День серый. Зашла к Тамаре утром, давление померить. Сидит у окна, в одну точку смотрит. Дом чистый, но холодный, как склеп.
Автолавку ждешь? спрашиваю.
Да кого мне ждать, махнула рукой.
Но взгляд все метнула на дорогу.
После обеда услышала машина у ворот остановилась. Выглянула: Игорь вышел, возмужавший. Распахнул дверь Лена, а за руку ведет девочку лет четырех, в розовой курточке.
Игорь постоял, на дом посмотрел, желваки на скулах заходили. Лена что-то шепнула ему, взяла под руку. Подошли к калитке. Скрипнула она так, будто время сдвинулось.
Через час из трубы повалил дым. К вечеру в окне зажегся свет теплый, уютный.
На следующий день пошла проведать. В доме жизнь. Пахнет пирогами. Игорь во дворе дрова колет, Лена на кухне хлопочет, а у печки их дочка, Верочка, с котенком возится.
Тамара в кресле, укутана в платок. Не смотрит разглядывает. Лицо больше не маска простое, усталое, но живое.
Увидела меня, улыбнулась глазами.
Проходи, Семёновна. Пирогами Леночка балует.
Лена обернулась, улыбнулась:
Садитесь, тетя Валя. Чай пить будем.
Сели за стол. Ни неловкости, ни обид. Только тепло печки, запах сдобы и детский смех. Игорь сел рядом с матерью, положил руку на ее высохшие пальцы. Она не отняла. Только вздрогнула.
Пробыли неделю. Дров накололи, погреб перебрали, дом починили.
В день отъезда Тамара вышла провожать. Верочка обняла ее за колени:
Бабуля, ты к нам приедешь?
Тамара не выдержала. Обняла внучку, заплакала тихо, как осенний дождь.
Простите меня
