— Всё, мам, я решил! Хватит! — Витя упрямо смотрел в окно, стиснув зубы.
— Ты… ты предатель, Витя! — голос матери дрожал, в нём звенели обида и боль.
— Предатель? Я?! — парень аж вздрогнул от злости и, резко развернувшись, выбежал из комнаты.
Он хлопнул дверью, швырнулся на кровать и уткнулся лицом в подушку. Гнев бушевал, но его тут же сменили воспоминания — тёплые, пахнущие детством и радостью.
Когда Вите стукнуло восемь, отец подарил ему мечту — красный трюковой велосипед, блестящий, как новенький грош. Мальчишка с ума сходил от счастья: целыми днями носился с друзьями во дворе, забыв обо всём. Даже о том, что у папы скоро тоже день рождения. Напомнил дед.
— Витька, а подарок отцу готовишь? — спросил он тихо, сидя с внуком на крыльце.
— Не, дед… не подумал…
— Ладно. Хочешь — сделаем вместе. У меня задумка есть.
Две недели они мастерили деревянную ключницу. Выпиливали, обжигали, шкурили, прикручивали крючки. Витя вкалывал наравне с дедом, даже велосипед забросил.
В день рождения отец был каким-то особенно весёлым. Поблагодарил за подарок, обнял сына, потрепал деда по плечу. Потом, под смех домашних, вынес с веранды плетёную корзину.
В ней сопел щенок. Чёрный, упитанный, шерсть лоснилась.
— Знакомься: это Тайсон. Мой подарок себе. Мечта.
— Саня, ты рехнулся! — ахнула мать. — Собаку?!
— Да не бойся, он же как медвежонок! — отец рассмеялся, и его детская улыбка растопила всех.
Тайсона полюбили сразу. Американский стаффордшир, он рос не по дням, а по часам. Стал мощным, широкогрудым, спокойным и ласковым. Он боготворил отца — ходил за ним хвостом, охранял, сторожил. А потом… однажды спас.
Поздно вечером в парке на отца напали двое. Нож, угрозы. И вдруг из кустов вывалился Тайсон — чёрный, как смоль, грозный, как буря. Одного его вида хватило, чтобы нападавшие дали дёру.
— Если б они знали, что он и мухи не обидит… — смеялся потом отец.
Но самое страшное пришло позже. Болезнь. Лейкоз. За несколько месяцев отец угас, словно свечка на сквозняке. Вите было всего двенадцать. И тогда Тайсон стал его тенью.
Сейчас Вите — пятнадцать. Год назад в их жизни появился Игорь. Нормальный мужик. Вежливый. Но когда он окончательно переехал, выяснилось: у него аллергия на собак.
Мать сначала юлила, потом заговорила прямо: «Надо отдать Тайсона». Мол, Игорь — теперь семья. А пёс… Витя слушал и не верил. Как можно предать того, кто тебя не предал?
Он обзвонил друзей — никто не взял. Старый стаффорд никому не был нужен. К деду отвезти — не вариант: старик сам еле ходит, куда уж за собакой смотреть…
— В приют не отдам! — заявил Витя в день разговора.
— Но Игорь — наш. Тебе что, собака дороже человека? — рыдала мать.
— Дороже Игоря — да, — выдохнул Витя. — Потому что он — чужой. А Тайсон — папин. И мой. И твой, мам. Давай я с ним к деду уеду.
— А я как? Надвое разрываться?
Он молча ткнул пальцем в ключницу, которую когда-то мастерил с дедом. На крючке висел поводок Тайсона.
— Я уже всё решил.
— Предатель… — прошептала она, и голос дрогнул.
Позже дед сам позвонил.
— Людк, пусть живёт у меня. Тут и дистанционная школа. И мне, честно, с внуком веселее. И пёс пусть будет.
И Игорь неожиданно вставил:
— Отпусти парня. Он взрослый. И собаке хорошо будет.
Витя приехал с Тайсоном и рюкзаком. Пёс, довольный, растянулся у дедовского телевизора. Всё встало на свои места.
А потом однажды дед позвонил — голос был тихим, встревоженным.
— Вить, что-то нехорошо… Приезжай…
Витя сорвался с уроков, мчался домой. Соседка успела вызвать скорую, но сидела у постели, беспокойно поглядывая на часы.
— Спасибо, Нина Петровна. Дальше — мы сами.
Скорая приехала быстро. Врач сделал укол. Молодая медсестра, Таня, задержалась на пороге, глядя на Тайсона.
— Не бойтесь, он добряк, — торопливо сказал Витя.
— Я и не боюсь, — улыбнулась она и шагнула внутрь.
Врач выписал лечение и сказал, что капельницы лучше ставить дома.
— Кто будет делать?
— Не знаю… — Витя растерянно развёл руками.
— Таня, возьмёшься? — спросил врач.
— Возьмусь. Если только этот бутуз меня не съест.
Она подмигнула псу. Тайсон фыркнул, высунул язык и будто кивнул. Так всё и началось.
Таня приходила каждый день. Витя стал провожать её. Потом гулять вместе. Потом засиживаться в парке. Их разговоры становились тише, глубже…
А потом родился Артёмка.
Тайсон встретил Таню из роддома, как своего. Пересел с телевизора на коврик у кроватки. Ворчал, если малыш плакал. Спал рядом. Был рядом. Всегда.
Артёмка сделал первые шаги, держась за его ошейник.
А Тайсону шёл тринадцатый год. Он тяжело дышал, но терпеливо шагал рядом с малышом. Старый, мудрый, уставший, но всё такой же верный.
Однажды Таня сбегала в магазин — молоко, подгузники. Артёмка спал, дед был дома.
— Не волнуйся, — сказал Николай Иванович. — Мы справимся.
Но сердце подвело. Боль, темнота, беспомощность…
Тайсон запрыгнул на диван, лизнул руку. Потом — к Артёмке. Потом — к двери. Дверь открыта. Бросился к соседке. Та сразу поняла: беда.
Витя вернулся в квартиру, пропахшую лекарствами.
— Прости, — плакала Таня. — Если бы не Тайсон…
— В— Всё в порядке, — прошептал Витя, гладя Тайсона по сегой морде, и пёс, глухо вздохнув, закрыл глаза, будто говорил: «Я своё дело сделал».
