Он вернулся поздно ночью и сразу бросился в душ. Не успел даже снять ботинки у входа, как бросил пиджак на кресло и исчез в ванной, будто вода могла смыть с него целый день.
Я слышала, как он сильно открывал кран, как пар заполнял кабинку. Минуты тянулись, а я считала их в уме, как когдато считала обороты качели во дворе: один, два, трислишком долго.
Когда он вышел, волоски ещё были мокрые, а аромат был иной, чем обычно; между цитрусовой ноткой прорывался сладковатый, чужой аккорд.
Я просто вымотан, пробормотал он, не глядя в глаза. Завтра всё расскажу. Я кивнула, даже улыбнулась тем улыбкам, что держат щеки, а не сердце.
Осталась одна в кухне с его пиджаком. Положив его в руки, собиралась повесить в шкаф. Когда я вешала пиджак, в кармане зашуршало. Инстинктивно потянулаизпод пальцев выскользнул сложенный треугольником чек. Бумага ещё теплая от его тела, будто хотела скрыть секрет, который я вовсе не должна была раскрывать.
Чек дрожал в пальцах. Я разложила его на столе. Логотип изысканного ресторана, адрес в центре Москвы, время22:41. «Ужин: 2 персоны». Две чашки кофе, одна бутылка красного вина, две закуски, два десерта. Два.
В первую секунду мозг сделал то, что обычно делает в такие моменты: попытался спасти реальность. «Может, клиент. Может, партнёр. Может, коллега в беде». Проводила пальцем по названиям блюд, которые звучали как смех шефа над моей наивностью: карпаччо, филеминьон, тирамису. Он не любит тирамису. Я люблю.
Я спрятала чек в ящик, но всю ночь слышала, как он шуршит. Вставала, ходила по квартире, заглядывала в холодильник, пила воду из крана, уставилась на сумму в конце: цена, чаевые. Глупые цифры, которые весили больше, чем весь его пиджак.
Утром мы оба делали вид, что ничего не случилось. Я заварила кофе, положила перед ним бутерброд. Он делал вид, что не замечает моего дрожащего куска масла. Сегодня снова поздно, сказал он, листая телефон вперёд слишком быстро.
Большой клиент, новый проект. Я видела, как он натягивал тот же пиджак. На миг подняла руку, чтобы остановить его: «Подожди. Поговорим». Не сказала. Двери тихо захлопнулись.
После работы я пошла по адресу из чека. Не знала, зачем, может, просто проверить, существует ли это место в реальности, а не только в моей голове. Тёмный кирпичный фасад, полутём, в витрине ряды бокалов, блестящих, как лаковые обещания.
Села на скамейку напротив. Внутри официант отодвигал стулья, накрывал столы. Вытащила телефон, включила камеру, но не сделала снимок. Не хотела превращать историю в доказательство. Хочу понять.
Зашла на пять минут. На одну? спросил официант с улыбкой. Нет, благодарю. Только есть ли сегодня свободные столики? Он посмотрел в блокнот. Много. По четвергам у нас всегда полное. Я колебалась. А вчера в 21:00? Официант прищурился. Вчера была очередь. Часто возвращаются одни и те же лица хотя я не помню всех. Улыбнулся извиняющимся. Может, уголок у колонны? Кивнула, хотя вовсе не об этом спрашивала. Вышла, чувствуя тяжесть взглядов на шее, хотя никто не смотрел.
Вечером, перед его возвращением, достала чек из ящика и положила его на стол, под льняную салфетку, как карту в пасьянсе, ожидающую раскрытия. Он пришёл поздно, съел суп, сказал, что он был отличный. Затем пошёл в душ, дольше, чем в прошлый раз. Слышала, как вода стучит по плитке, будто в барабан. Вышла из кухни в ванную и постучала в дверь открытой ладонью.
Можно войти? спросила. Дай пять минут, вырвал из себя. Скоро всё расскажу.
«Сейчас», «завтра», «потом». Слова, когдато обозначавшие лишь порядок дня, теперь звучали как долг, откладываемый на проценты.
Он рассказал, что это был деловой ужин. Клиент из СанктПетербурга, который «не пьёт один». Он объяснял, но «знаешь, как это бывает». Тирамису попало в набор, потому что так было. Говоря, он смотрел в сторону, будто боялся, что я чтото прочитаю в его глазах.
Почему сразу в душ? спросила я. Ты же не пахнешь складом. Чувствовал себя уставшим, ответил. И хотел согреться. Знаешь, как легко простудиться.
Он мог быть прав. Он мог врать. Он мог говорить полуправду, самую худшую из правд, потому что её удобно обнять под подушкой. «Работал», «был», «должен был». Слова, оставляющие нет места «мы».
Ночью я вновь вставала. Заваривала чай, открывалазакрывала холодильник, накрываласнимала салфетку. Доставала чек, прятала. Как ребёнок, проверяющий, сработает ли волшебный трюк каждый раз.
На следующий день он прислал мне фото из офиса: он, коллеги, пицца в коробке. Тяжелый день, держи пальцы, написал. Я держала. А потом, одна с собой, пошла в торговый центр, к парфюмерии. Протёрла запястье тестером того аромата, что вчёра пах в ночи. «Амбра гдето», дорогой, элегантный. Вроде унисекс, но на полке «для неё». Сказала себе, что это новая кампания, новый стандарт: мужчины и женщины теперь пахнут одинаково.
В субботу он предложил кино. Я согласилась. Сидели рядом, ели попкорн из одной коробки. В середине фильма ударила в телефон. Не подсматривала, просто краем глаза заметила уведомление: «Спасибо за вчерашнее. До встречи». Без имени, без номера в контактах. Исчезло, пока успело появиться. Это мог быть клиент. Это мог быть официант. Это мог быть ктоугодно, кому он помог, посоветовал, пообещал. Это мог быть ктото, кого он предпочёл бы не называть передо мной.
В воскресенье взяла календарь и написала три строки: «Поговорить. Поставить границы. Спросить правду». Положила обратно. Взяла снова. Вырвала листок. Кинула в мусор. Достала. Разгладила. Спрятала в ящик с чеком.
Вечером, когда он засыпал, я спросила:
Есть ли тебе чтото сказать, прежде чем я начну сама додумывать?
Ничего, что могло бы тебя ранить, ответил, прижав лицо к подушке. Серьёзно.
Эта одна фраза иногда весит больше, чем «да» или «нет».
Не знаю, была ли там «другая». Не знаю, предательство ли это ужин на двоих, или просто жизнь, ускользающая в сторону, которую мы не планировали. Знаю, что чтото изменилось. Что вода из душа не смывает всё. А чек, хоть его можно скрутить в комок, оставляет в памяти простые цифры, отказывающиеся исчезнуть.
Сегодня я положила этот чек на столне на его тарелку, а в центр, как совместное блюдо, к которому нам обоим придётся признаться, есть ли на него аппетит. Заварила чай в двух чашках.
Сижу и жду, пока он вернётся. Может зайдёт, посмотрит и скажет: «Переборщил. Испугался. Не хотел тебя обидеть». А может скажет: «Не верь чекбумагам больше, чем мне». А может просто бросит его в мусор и спросит, что будет на ужин.
И тогда мне придётся решить, чего я боюсь больше: ответа, подтверждающего мои страхи, или молчания, которое их подпитывает. Может, самым смелым будет третий вариантне искать ответы в чужих глазах, а в собственном сердце, проверяя, умеем ли мы ещё заказывать «на двоих».
У меня пока нет решения. Есть только стол, накрытый на двоих, и бумажка, говорящая меньше, чем кажется, и больше, чем хотелось бы. Что с этим делать? Пока не знаю. Порой не чек раскрывает правду, а то, как долго мы способны смотреть на него вместе.
