Вика стояла у окна, телефон в руке. Голос мамы доносился как дождь, пронзительный и безнадёжный.
Она не знала, что почувствовать. Сожаление? Нет. Злость? Тоже нет. Скорее пустота.
Та самая пустота, что Марина Соловьёва оставила после своей фразы: «Спишь в кухне».
Но всё равно сердце билось быстрее.
«Выгоняли меня, как собаку», слышалось в её голове. Слова резали память, будто ножом, потому что и она была изгнана как ребёнок с ранцем, в котором две книги и одна футболка.
Хорошо, иди, наконец сказала Вика. Но только ненадолго.
На следующий день Марина пришла уставшей, с тёмными кругами под глазами, тащила огромный чемодан.
Вика открыла дверь, и на мгновение они посмотрели друг на друга, будто незнакомцы, которые когдато были близки, но теперь уже не знают, как себя вести.
Как красиво всё устроила, отметила Марина, осмотрев светлую квартиру. Уютно.
Да. Потому что я сама сделала её уютной, спокойно ответила Вика.
Сели за стол.
Марина делала глотки чаем маленькими, будто боялась обжечься.
Не ожидала, что всё так обернётся, начала она. Владислав Петров умер всё досталось его детям. Они продали квартиру. Сказали мне: «Ты нам не мать».
Голос её задрожал. Я их видела как своих
А меня, мама? Как ты меня считала? спросила Вика.
Марина подняла глаза. Впервые в них появился страх.
Дитя моё, не начинай. Было тяжко Я не знала, что делать.
Нет, мама. Жизнь не была тяжкой. Ты была. Я просто была неудобной.
Тишина опустилась между ними, тяжёлая, как занавес.
Марина проглотила, но ничего не сказала.
Прошли недели.
Вика старательно избегала конфликтов, но Марина всё больше вела себя так, будто квартира её.
Переставляла шкафы, мыла посуду «как следует», меняла мебель.
Потом начала возвращаться с рынка в мешках.
Купила ковер. Твой не подходит.
Мама, это мой дом.
Не будь придирчивой, я лишь хочу помочь!
И Вика снова почувствовала себя той девочкой, которой нигде нет места.
Однажды вечером, придя с работы, она учуяла в кухне аромат печенья.
О, ты здесь! улыбнулась Марина. У нас гости.
За столом сидел пожилой мужчина с блестящей лысиной и лёгкой бородкой.
Это Степан Иванов, представилась Марина. Знакомый, иногда помогает.
В моём квартире? холодно спросила Вика.
Не начинай. Сейчас будем ужинать.
Нет, мама. Завтра ужинать будешь в другом месте.
Марина побледнела.
Ты меня выгоняешь?!
Нет. Я просто напоминаю, что и я когдато спала в кухне изза твоих решений. Но я уже не ребёнок.
Следующим утром Марина молча собирала вещи.
Вика стояла у двери, опершись на раму. Пальцы дрожали, но лицо оставалось спокойным.
Куда идти? прошептала Марина. Никто меня не ждёт.
Как и ты меня не ждала, ответила Вика.
Марина замерла.
Я не понимала
Понимала. Просто тебе было всё равно.
Плечи Марины дрожали.
Плохая мама была, тихо призналась она. Но я человек.
Я тоже, сказала Вика. Я уже не та девочка, что боялась тебя.
Когда дверь закрылась, Вика села на диван. Руки её были тёплы, словно после битвы.
Солнечный свет проник в комнату, воздух стал чистым.
Она встала, открыла шкаф и достала старую коробку.
Внутри детские рисунки, открытки, одна фотография: она, мама и бабушка.
Бабушка держала их за плечи, улыбающаяся.
Если бы ты была здесь, бабушка, подумала Вика, ты бы сказала, что нужно простить. Но я больше не хочу жить с болью, которую нужно прощать.
Она бросила фотографию в пепельницу.
Долго смотрела, как лицо мамы исчезает в пепле.
Через неделю пришло письмо.
«Вика, прости меня. Не ищу оправданий. Хочу, чтобы ты знала, что люблю тебя, хоть и не умею показывать. Спасибо, что не заперла дверь сразу. Может, когдато снова откроешь её не для меня, а для себя».
Вика прочитала несколько раз, потом улыбнулась. Впервые за годы понастоящему.
Вышла на балкон, глубоко вдохнула и позвонила в женский приют.
Добрый день. Есть свободная кровать? Может, ктото нуждается в приюте?
Да, ответили. У нас есть женщина, от которой её родственники её отогнали.
Вика закрыла глаза. Круг замкнулся, но на этот раз иначе.
Поставила чайник, достала чистые простыни.
В этом доме ктото впервые услышит:
Здесь ты дома.
И это будет без условий, без страха, без боли. Только с любовью.
