Василиса стояла, телефон сжимая в ладони. Голос мамы звучал в ушах, сырой и безнадёжный, как нескончаемый дождь, стучащий по крыше.
Она не знала, что чувствовать. Грусть? Нет. Ярость? Тоже нет. Скорее пустота.
Та самая пустота, что оставила её мать, когда шепнула: «Будешь спать в кухне».
И всё же сердце билось быстрее.
Выбросили меня, как собаку.
Слова резали память, словно нож, потому что и её выгнали ребёнка с ранцем, где две книги и одна футболка.
Хорошо, иди, сказала в конце Василиса. Но ненадолго.
Аграфена пришла на следующий день. Выглядела измождённой, под глазами темные круги, тащила огромный чемодан.
Василиса открыла дверь, и на миг они взглянули друг на друга. Стояли, как незнакомцы, бывшие близки, но теперь забывшие, как.
Как уютно ты всё устроила, пробормотала Аграфена, оглядывая светлую квартиру. Комфортно.
Да. Потому что сама сделала её уютной, ответила Василиса спокойно.
Сели за стол.
Аграфена делала небольшие глотки чая, будто боясь, что он обожжёт её язык.
Не думала, что всё так обернётся, начала она. Владислав умер всё досталось его детям. Они продали квартиру. Сказали мне: «Ты нам не мать».
Голос её задрожал. Я их видела как своих
А меня, мамо? Что ты обо мне думала? спросила Василиса.
Аграфена подняла глаза. В них впервые отразился страх.
Дитя моё, не начинай. Было тяжело не знала, что делать.
Нет, мамо. Жизнь была не тяжела. Ты была. Я лишь была назойливой.
Тишина опустилась между ними, тяжёлая как занавес.
Аграфена проглотила, но ничего не произнесла.
Прошли недели.
Василиса старалась не спорить, но Аграфена постепенно вела себя так, будто квартира принадлежит ей.
Переставляла шкафы, мыла посуду «как следует», передвигала мебель.
Потом ходила с рынка, прихватывая пакеты.
Купила ковер. Твой не подходит.
Мамочка, это мой дом.
Не будьте мелкой, я лишь хочу помочь!
И снова Василиса почувствовала себя тем маленьким ребёнком, которому не место нигде.
Однажды, вернувшись с работы, в кухню донёсся запах печенья.
О, ты здесь! улыбнулась Аграфена. У нас гости.
За столом сидел пожилой мужчина с блестящей лысой головой и жирной щетиной.
Это Сергей, представила его Аграфена. Мой знакомый. Порой помогает.
В мою квартиру? спросила Василиса холодно.
Не начинай. Мы просто будем ужинать.
Нет, мамо. Завтра ужин будешь гдето в другом месте.
Аграфена побледнела.
Выгоняешь меня?!
Нет. Просто напоминаю: я тоже когдато спала в кухне изза твоих решений. Но уже не ребёнок.
На следующее утро Аграфена молча собирала вещи.
Василиса стояла в проёме, опершись о коробку. Пальцы дрожали, но лицо оставалось невозмутимым.
Куда идти? прошептала Аграфена. Никого не ждёт.
Как и меня не ждал, ответила Василиса.
Аграфена замерла.
Не понимала
Понимала. Просто тебе было всё равно.
Плечи её дрожали.
Плохая мать, прошептала она. Но я человек.
Я знаю, сказала Василиса. И я тоже человек. Не твоё ребёнок, которое боялось тебя.
Когда дверь захлопнулась, Василиса упала на диван.
Её руки были тёплыми, будто после битвы.
Солнце залило комнату, воздух стал кристально чистым.
Она встала, открыла шкаф и вынула старую коробку.
Внутри детские рисунки, открытки, одна фотография: она, мать и бабушка.
Бабушка держала их за плечи, улыбаясь.
Если бы ты была здесь, бабушка, подумала Василиса, ты бы сказала простить. Но я больше не хочу жить с болью, которую нужно прощать.
Она зажгла фотку в пепельнице.
Долго смотрела, как лицо мамы растворяется в пепле.
Через неделю пришло письмо.
«Василиса, прости меня. Не ищу оправданий. Хочу, чтобы ты знала, что люблю тебя, хоть и не умею показывать. Спасибо, что не закрыла дверь сразу. Может, когданибудь откроешь её вновь не для меня, а для себя».
Василиса читала несколько раз, потом улыбнулась.
Впервые за годы искренняя.
Она вышла на балкон, глубоко вдохнула и позвонила в женский приют.
Добрый день. Есть свободная ко́вёрк? Может, ктото нуждается в укрытии?
Да, ответили. У нас женщина, из которой её родные изгнали.
Василиса закрыла глаза.
Круг замкнулся. Но теперь иначе.
Она поставила чайник и достала чистые простыни.
В этом доме ктото впервые услышит:
Здесь ты дома.
И больше никаких условий, страхов, боли.
Только любовь.
