Алексей Иванов вернулся из города поздно, позже обычного, а жена Ольга, уже почти отчаявшись, ждала его, думая, что чтото случилось на трассе. Их сын Костя, весь дрожащий, бросался к печи, вопрошая: «Где папа? Где папа?». Наконец, две яркожелтые фары осветили двор Ивановых, и дверь скрипнула, когда машина остановилась.
Папа! Папа! крикнул Костя, соскачав с печки и пытаясь влезть в валенок, натягивая на ходу пальто.
Куда собрался, сумасшедший? Холод, ночь, иди к печке, пока отец зайдёт, отозвалась Ольга, но Алексей так и не появился в дверях.
Что он там делает? Пьян, что ли? взмолилась Ольга, поднимая на плечи фуфайку, Костя, оставайся дома, я сама посмотрю.
Мам, я боюсь, всхлипнул мальчишка.
Какой же ты трус! Сиди, отрезала мать, бросая взгляд на печь.
В этот момент дверь в избу распахнулась, и в тёмный зал ворвались клубы пара. Среди них вошел Алексей, не один. У порога стояла юная девушка, лет пятнадцати, в шёлковой шапке, в коротком коричневом пальте с черным воротником, огромными серыми глазами, а на лбу светлорусые кудри.
Входи, входи, София, крикнула Ольга, Татьяна, помоги гостье раздеться. Ольга, не понимая, начала снимать пальто с девушки. Та оказалась тяжело дышащей, словно переполненная осенняя утка, и медленно подошла к столу, опустившись на колени, где её дрожащие руки напоминали крошечные куриные лапки.
Костя выглядел из печки, боясь взглянуть.
Куда же ты, сынок? Николай, иди сюда Алексей выхватывал Костю из печи и бросал его к потолку, требуя от жены приготовить еду, будто они будут голодать.
Ночь опустилась, и Костя, уже почти спя, слышал, как Алексей бормочет чтото под нос, а Ольга шепчет в ответ, не соглашаясь, а София тихо всхлипывает.
Утром вся деревня знала, что Алексей привёз свою младшую беременную сестру.
Мужчина бросил её, у неё нет ни отца, ни матери, куда её девать?, болтала Ольга своим подругам у коровника.
Ты же говорила, что ты сирота! возразила одна.
А если нет родителей, то я не сирота? подхватила другая.
А где же эта сестра появилась? спросила третья.
Оказалось, что София росла в детском доме. Она планировала родить ребёнка, но Алексей увёз её в районный госпиталь, а вскоре у Кости появилась маленькая сестрёнка Маруся. Софию больше не видели.
Она умерла, коротко бросила мать, не желая поднимать шум.
Маруся была крохотной, красноватой куклой, которой Костя в восторге поклялся: «Сейчас у меня будет своя кукла, живой ребёнок».
Я не знаю, Алексей, что ты хочешь, но мне она здесь не нужна, сказал он, глядя на сестрёнку.
Что ты говоришь? Это же живой ребёнок, кровь! возмутилась Ольга.
В ответ Алексей лишь кивнул, молчаливо опустив голову.
Чёрт с вами! Делайте, что хотите, сказал Костя, слёзы катились по его лицу.
Татьяна, возмущённая, бросилась в темноту, оставив их одних. Костя подошёл к спящей Маруше, укутанной в простыню, и шепотом назвал её «солнышком», «дочкой».
Молодой мальчик слышал в себе голос, будто мать собирается избавиться от ребёнка: «Не выкидывай её, Маруся, я её не отдам».
Спи, проклятый, я тебе ничего не сделаю, шипела мать, глядя на него подозрительно.
Нет, воскликнул Костя, схватившись за подол юбки Ольги, не отправляйте её в детский дом, не бросайте в прорубь! Я сам за неё буду ухаживать!
Алексей сидел, словно в оцепенении, и в конце крикнул: «Плохая ты, мать, делайте что захотите».
Татьяна бросилась к выходу, оставив их в тени. Костя присел рядом с Марушей, нежно гладя её, пока её маленькое дыхание успокаивало его.
Однажды, когда Костя вернулся из школы, он бросился в объятья дочери, а соседские ребята уже прозвали её «деточка».
Жизнь шла своим чередом: Алексей стал автомехаником, Татьяна доила коров, а Костя с Марушей росли рядом.
Костя, вернувшись из военной службы, вспоминал, как Маруся вопила в ночи, и как он её спасал.
«Он её вырастил, как своего, болтали старухи, Татьяна грубовата, а Алексей молчалив, но дети совсем другие».
Через годы Маруся окончила медучилище, вернулась в деревню врачом, женилась, завела детей.
Старики уже стали седыми, пришло время Алексея уйти, а Татьяна, устав от тяжёлой работы, сдала своё хозяйство.
Маруся забрала мать к себе, хотя та сопротивлялась.
Однажды ночью, уснув, она услышала зов: «Мама».
Что ты, мама? Больно? спросила Татьяна.
Сядь, детка, попросила Маруся.
Прости меня, прошептала она.
За что? спросила мать.
За всё, ответила Маруся, я не хотела сдавать тебя в детский дом…
Разговор продолжался до рассвета, и обе женщины, наконец, нашли прощение.
Сказав последнее слово, Татьяна спокойно закрыла глаза, а Маруся, теперь уже Мария Викторовна, рассказывала внукам о своей семье, о том, как женщины и мужчины, несмотря на всё, держатся вместе, не забывая, сколько лет прошло с того тяжёлого времени.
