Иногда жизнь подкидывает такие загадки, что хоть святых выноси — ответа не найти. А бывает и хуже: ты сам становишься этой загадкой, с которой не знаешь, как жить дальше. Эта история не моя, но с тех пор, как я её услышала, она не выходит у меня из головы, как навязчивый мотив из старой песни.
Меня зовут Светлана, а выросла я в семье, где детей было, как в сказке — хоть отбавляй. Мама, папа и пять дочек — я самая младшая. И с пелёнок меня мучил один вопрос: кого же из нас мама любит больше?
Я то и дело приставала к ней, особенно когда мы оставались на кухне вдвоём, за кружкой чая. Но мама всегда отвечала, как по учебнику: «Люблю всех одинаково. Вы же мои родные, и любовь у меня одна — материнская». Тогда мне казалось, что она просто отмахивается. А теперь понимаю: она была права, как старая русская пословица — «Детей много, а сердце одно». Благодаря её мудрости мы с сёстрами выросли дружными, как три богатыря, всегда готовыми подставить плечо.
А вот у меня самой всего один ребёнок. И потому даже представить не могу, что творится в душе у матери, у которой их несколько. Но недавно мне довелось услышать исповедь женщины, которая перевернула мои представления о материнстве.
Её зовут Галиной. Мы познакомились, когда она пришла работать в наш отдел. Быстро нашли общий язык — то ли из-за любви к борщу, то ли из-за общего страха перед начальством. Она часто рассказывала о дочери: как та учится, работает, даже пельмени лепит лучше всех. Показывала фото, сияла, как новогодняя ёлка. Я слушала и думала: «Вот она, идеальная мать!»
Но однажды она случайно обмолвилась о подарке от… сына. Я аж чай чуть не пролила: «Какого сына? Ты же всегда говорила только о дочери!» Галина тяжело вздохнула, словно перед исповедью, и начала рассказывать.
По её словам, сын родился первым. Она тогда была молодой, мечтательной, как героиня романсов, готовая стать самой лучшей матерью на свете. Кормила, пеленала, качала… но в какой-то момент поймала себя на мысли, что делает это, как робот — без души. Ни тепла, ни этой самой «материнской искры». Всё было на автомате, словно по списку: «надо — сделала».
— Объяснить не могу, — прошептала она. — Он был хорошим мальчиком. Умным, послушным, даже в школе без троек. Но сердце моё молчало. Я уговаривала себя: «Может, позже?» Но позже так и не наступило.
А потом родилась дочь — и будто солнце взошло. Любовь, которую она ждала к сыну, обрушилась на неё, как снегопад в декабре. Она души не чаяла в малышке, баловала, как царевну. А сын… оставался где-то на заднем плане. Не обижала, нет. Но и не обнимала, не шептала «люблю» на ночь. Он был как сосед по коммуналке — вроде рядом, но чужой.
С годами вина только росла, как сугроб после метели. Она искала оправдания: «Может, я просто не была готова?» Но правда была проще и страшнее: не полюбила — и всё. А когда осознала, что дочь обожает, стало ещё больнее — ведь одному она отдала душу, а другому — лишь обязанности.
— Иногда мне кажется, — дрожал её голос, — что он, маленький, стоял и смотрел, как я глажу дочь по голове, целую её перед сном… А ему — ничего. И он это запомнил. Навсегда. В его глазах читался тот же вопрос, что и у меня в детстве: «Кого ты любишь больше?» И я не могла солгать. Потому что он и так знал ответ…
Теперь сын вырос. Успешный, крепкий, как русский богатырь. Помогает, звонит. Но между ними — вечная зима. Они играют в близких, но в душе — как два незнакомца в переполненном автобусе.
Я слушала её и не знала, что сказать. Не осуждать же. Но сердце сжималось от одной мысли: неужели такое бывает? Что можно не любить собственного ребёнка? Что одна душа отзовётся, а другая — нет, как телефон без сети?
Может, это и есть самый страшный грех матери — не злость, не жестокость… а просто пустота вместо любви?
С тех пор я по-другому смотрю на людей вокруг. Вдруг за улыбкой соседки или коллеги скрывается такая же боль? И где-то сейчас женщина лежит в темноте, кусая подушку, потому что не смогла дать любовь тому, кто ждал её больше всего…
