— Ну что ты надулась, словно осенний туман? Поверь, тебе там понравится. Море, песок, солнце… — говорила Галина, беспокойно ловя взгляд дочери.
Но Люба упрямо отворачивалась к окну, за которым мелькали бескрайние степи и редкие подсолнухи. Рядом с железной дорогой тянулось шоссе, по которому неслись разноцветные автомобили, казавшиеся крошечными с высоты поезда.
Вдали то возникали, то исчезали очертания холмов в дрожащем мареве утра. От яркого солнца в глазах уже начинало резать. Люба в сотый раз проверила телефон и с досадой швырнула его на сиденье.
«Эх, девичьи страдания…» — мысленно вздохнула Галина, а вслух промолвила:
— Наверное, связи нет. Вот приедем — тогда…
— Мам, да ладно, — вяло отозвалась Люба и снова уткнулась в окно.
— Дом Тамары стоит на пригорке, из окон море видно. Порой даже волны слышно. А сад какой! А воздух! — не унималась Галина. — Через пару часов сама всё увидишь.
— Только не говори, что у неё есть сын. — Люба зло сверкнула глазами.
— Есть. Приёмный. У Тамары своих детей нет. Чужого подняла. Он учится в институте, в другом городе. Сейчас сессия — вряд ли застанешь.
— Ты говорила, она твоя подруга. А как вы познакомились, если она на юге, а ты в Рязани? — поинтересовалась Люба.
— О, это история. Хочешь — расскажу.
Люба едва пожала плечами, не отрываясь от монотонного пейзажа за стеклом.
***
Мы с Тамарой жили на соседних улицах, вместе в школу ходили. Красавицей её не назвать, но волосы — необычные: русые, кудрявые, на солнце аж золотом отливали.
На улице на неё все заглядывались, оборачивались. Мне казалось, что и мне чуть внимания перепадает. Перед выпускными мы с классом катались на теплоходе, потом гуляли в парке. Там она и познакомилась с парнем — влюбилась сразу. Видеться стали реже, я не мешала. А когда встречались — только о нём и говорила.
Мечтала в актрисы, хотела в московский театральный. Но так запала, что поступила в политех, где её Леонид учился, лишь бы не расставаться. А я — в пединститут.
Встретимся бывало — не наговоримся. Через год Леонид сделал предложение прямо перед сессией. Как же она сияла тогда!
С её матерью пошли платье выбирать. Перемерили всё. На Тамаре любое сидело — хоть в магазине оставляй. Ещё фату подобрали. Настояла купить и мне розовое платье — подружке невесты. Ох, и намаялись тогда. Голова кругом. Мать с покупками на такси отправили, а сами решили пройтись по набережной. Погода в конце мая — хоть купайся.
Идём — на Тамару все смотрят. А она и внимания не обращает. Мороженое едим, о свадьбе болтаем, смеёмся.
Навстречу две цыганки идут. К прохожим пристают. Когда поравнялись с нами, та, что потолще, дорогу преградила и к Тамаре обратилась:
— Ой, красавица, дай погадаю. Всю правду скажу, что ждёт, — запела старшая сладким голосом.
Вторая стояла поодаль. Некрасивая, худая, плоская. Глаза чёрные, хмурые, а зубы такие, что рот не сомкнёшь. Подумала тогда: на клячу смахивает. Потом Тамара сказала — она тоже так подумала.
— Сама знаю, что меня ждёт, — рассмеялась Тамара и лизнула мороженое.
Хотели обойти, но цыганка вдруг схватила Тамару за руку, ладонь к глазам поднесла, головой покачала, языком цокнула.
— Свадьба тебя ждёт, золотая.
— Это я и без вас знаю, — Тамара руку дёрнула, но та держит крепко.
— Не надо нам гадать. Денег всё равно нет, — вступилась я.
— Радость дорого стоит, а беда даром приходит, — загадочно молвила цыганка, а у меня мурашки по спине.
Сама в Тамару упёрлась взглядом, будто гипнотизирует. Молодая в стороне ухмыляется. Или это из-за её рта так кажется.
— Не слушай её, пойдём, — потянула я подругу.
— Любишь сильно, да счастье недолгим будет. На свадьбе с коня упадёшь, болеть будешь. Боль у моря залечишь. Замуж больше не выйдешь. Но в сыне счастье найдёшь, — цыганка не моргая смотрела на Тамару.
Потом руку отпустила и ушла. Молодая на нас злобно глянула — и за ней. Некоторое время шли молча, настроение испарилось. В ушах звенели её слова.
— Тамара, ты что, ей поверила? Ты ж не собираешься в подвенечном на старую клячу садиться? На машинах в ЗАГС поедем. Она на руку твою секунду смотрела — что она там разглядела? — пыталась я подругу развеселить.
— И правда. Ни на какого коня не сяду, — Тамара будто очнулась.
— Она наговорила сдуру, раз денег не дали, — фыркнула я, и мы рассмеялись.
Сразу после сессии свадьбу сыграли. Потом молодые на море собирались — родственники путёвку подарили. О цыганке забыли.
Настал день. Жених вот-вот приедет. Стоим с Тамарой перед зеркалом. Она фату поправляет и вдруг говорит:
— Мой отец свой «УАЗик» конём зовёт. Не поеду на нём.
— И правильно. В другую машину сядешь, — поддержала я.
— Нет, ни в какую не сяду. ЗАГС близко — пойдём пешком, — радостно сказала Тамара, глядя на меня в зеркало.
— Прикольно. Не каждый день невеста по городу в платье шествует. — Мы засмеялись нервно.
С трудом уговорили Лёню идти пешком. Родители тоже против, но Тамара упёрлась. Сказала — или пешком, или никакой свадьбы.
Ничего не случилось. Под марш Мендельсона кольца надели, поцеловались — муж и жена. Теперь можно в машину. Но Тамара опять заупрямилась — уговорила в парк на фотосессию. Там красиво: цветы, арки, виноград.
— Давайте вас на карусели сфотографирую, — сказал фотограф.
Карусель яркая, с деревянными лошадками.Лёня помог Тамаре взобраться на белого коня, сам сел рядом, а когда карусель тронулась, её платье зацепилось за старую доску, и Тамара, потеряв равновесие, упала, сломав ногу, — именно так, как когда-то предсказала цыганка.
