Вернулся через двадцать лет — и ждёт «семейной» поддержки
Когда близкий человек исчезает навсегда, учишься существовать в новой реальности. Перестаёшь ждать, перестаёшь надеяться, перестаёшь прокручивать в голове «а что если». Пустоту внутри забиваешь делами, заботами, рутиной. А потом, через годы, он возникает на пороге — будто не минуло двух десятилетий молчания. Будто не было того дня, когда я, прижимаясь к маме, смотрела, как он выносит из квартиры даже мою кровать, оставив лишь пыль на полу да гулкую обиду в сердце.
Мой отец ушёл, когда мне исполнилось девять. Громко, с битьём посуды, с криками о «справедливости». Вывез всё: холодильник, бабушкин сервант, даже мои игрушки. Бабушка, его мать, тогда шептала маме: «Не судьба». Судьба ли — не знаю, но страх и беспомощность я запомнила навсегда.
После развода он растворился. Ни копейки алиментов, ни открытки на день рождения. Мама вытягивала нас одна: днём работала в библиотеке, вечерами шила на заказ. Я выросла, вышла за Артёма, родила Софию. Жизнь будто укатала ту боль в асфальт. Пока он не возник снова — у подъезда моего офиса в Екатеринбурге.
Постаревший, в потрёпанной куртке, с дрожащими руками. «Светик!» — позвал он, будто вчера провожал меня в школу. Я прошла мимо. Он догнал, залепетал о кафе, о ностальгии. Согласилась — не из жалости, а из любопытства: зачем?
За столиком он разыграл спектакль. Мол, мама запрещала ему звонить, а он «страдал молча». За двадцать лет, правда, успел жениться, вырастить сыновей, развестись ещё раз. Спросил о Софии. Интересно, он знает, когда у неё день рождения?
— Чего ты хочешь? — прервала я.
Он сморщился: «Мы же родня!» Объяснил: сын-студент ищет жильё в Екатеринбурге, цены на аренду кусаются. «Пусть поживёт у вас пару месяцев! Вы же сестра!»
Я рассмеялась. Сестра? Человеку, чьё лицо помню лишь из детских кошмаров? Встала, бросила на стол пятисотрублёвую купюру: «На такси до вокзала. Больше не приходи».
Он звонил. Писал в WhatsApp: «Ты обязана помочь! Я твой отец!» Обязана? Тот, кто оставил нас без денег на хлеб, теперь учит долгу?
Артём рвался «поговорить», но я запретила. Не стоит. Его грязь — не наша.
Маме не расскажу. После инфаркта ей вредны потрясения. Переживём.
Самое мерзкое в жизни — когда предатель требует любви. Мол, время лечит. Не лечит. Я до сих пор слышу, как мама всхлипывала ночами в подушку, пока он делил наш диван с любовницей. Такое не забывается. И не прощается. Никогда.
