Возвращение Барсика: история преданности, которая сильнее смерти
Пять лет назад, в тихом спальном районе Нижнего Новгорода, моя жизнь перевернулась. Был душный летний день, когда в окно донёсся жалобный писк. Думала — кошка. Подошла, заглянула… и сердце сжалось. В глубокой канаве, завёрнутый в рваный целлофан, дрожал крошечный щенок. Его выбросили, как ненужный хлам.
Я выбежала на улицу, ноги подкашивались. Спустилась в канаву, дрожащими руками подняла его. Грязный, испуганный комочек… Он прижался ко мне, и я сразу поняла — он мой. Моя радость. Моя судьба. Я знала, что муж будет не в восторге — съёмная квартира, денег едва хватает. Но поступить иначе не могла.
Во дворе ржавела старенькая «девятка» соседа, давно не на ходу. Уговорила его дать ключи — сделала щенку временный дом. Назвала Барсиком. С этого дня началась борьба — с соседями, с мужем, с самой собой. Люди ворчали, кто-то даже подсыпал отраву. Муж злился: «Ты весь подъезд против нас настроила!» Но мне было плевать. Лишь бы Барсик был жив.
Он подрастал, встречал меня с работы, играл, скулил ночами, когда я закрывала машину. Порой в три часа утра спускалась — просто показаться, чтобы он успокоился. Он аккуратно хватал меня за пальцы, когда протягивала кусочек колбасы. Если задерживалась, он не спал. Ждал. Ждал, пока я его поглажу, поднимусь наверх… и только тогда засыпал у колеса.
Муж ворчал, ревновал: «Ты его больше любишь, чем меня». А я уже не представляла жизни без Барсика. Когда я слегла с температурой — он два дня ничего не ел. Сосед звонил, сердился: «Что у тебя за хворь? Он под окном сидит, не ест, не уходит, только ждёт…» Я не выдержала — вскочила и, еле держась на ногах, побежала к нему.
Он полюбил наш двор. Бегал за детьми, вилял хвостом перед соседями. Даже те, кто раньше его ненавидел, теперь украдкой подкармливали. Он стал частью меня. Я боялась задержаться — он ждал. Узнавал звук моей машины за сто метров, бросался навстречу, прыгал, лизал лицо. Только с ним я чувствовала, что меня любят по-настоящему.
Он побаивался мужа — хоть тот его и не трогал. Но, видимо, чувствовал холодность. А ночами он один отгонял стаи бродячих псов, охраняя двор, как настоящий страж. В мой день рождения родня специально собирала для него кости — знали, Барсик будет есть первым. Его знал весь квартал. И все его любили.
А потом… я была на юбилее у подруги. Смеялась, болтала. Вдруг — звонок. Голос дрожал: «Скорее домой… Барсик…»
Я бросила всё — торт, гостей, сумку. Летела. И когда примчалась — рухнула на асфальт. Барсик лежал у парадной, израненный, в луже крови. Глаза залиты алой плёнкой, тело — как тряпка… Я кричала, рыдала, не знала, куда бежать. Ветеринара поблизости не было. Муж стоял в ступоре, соседи метались.
Барсик не отзывался, только тихо стонал. Несколько мужчин отнесли его за дом, где было тише. А я сидела в квартире, глотала успокоительное, плакала, молилась. Утром — рванула туда. Но его уже не было.
Соседи сказали: «Ночью стая вернулась. Он уполз… Уполз, чтобы умереть один. Не хотел, чтобы ты видела…»
Я потеряла сознание. Меня приводили в чувство, потом я слегла. Температура, слабость. Не ела, не разговаривала, не выходила. Друзья звонили, кто-то усмехался: «Да что ты, это же просто собака!» Но Барсик был не просто собакой. Он был — всем.
На третий день муж неожиданно твёрдо сказал: «Одевайся. Поехали». Я отказалась, но он настоял. Думала — везёт в парк, развеяться.
Приехали на дачу. Он обнял меня и прошептал: «Я не мог смотреть, как ты пропадаешь. Я тебя люблю…» Я попыталась улыбнуться. И вдруг… знакомый лай. Я сорвалась с места. И увидела — Барсик! Он лежал на одеяле, слабый, но живой! Не мог встать, только поднял голову и слабо махнул хвостом…
Оказалось, той ночью муж пошёл искать его. Нашёл еле живого, привёз сюда. Вызвал ветеринара, зашили раны, сделали уколы. Не говорил мне — ждал, пока Барсик окрепнет.
Я рыдала, смеялась, кружилась от счастья. И поняла тогда: муж действительно любит меня. А Барсик — выжил. Потому что любовь — она лечит. Всё.
Сейчас мы строим дом. Ещё нет ни стен, ни крыши. Но конура для Барсика уже стоит. И это — главное.
Потому что такие, как он, не умирают. Они остаются в сердце навсегда.
