Возвращение Барсика: сон о преданности, что крепче смерти
Пять лет назад, в сером дворе спального района Омска, моя жизнь перевернулась. Был душный летний день, когда за окном раздался жалобный визг. Подумала — кошка. Подошла, взглянула… и сердце упало. В полузасыпанной яме, завёрнутый в рваный целлофан, дрожал щенок. Его выбросили, как пустую пачку из-под сигарет.
Я выбежала на улицу, ноги подкашивались. Спустилась в яму и достала его. Маленький, грязный, весь в земле, испуганный… Он прижался ко мне, и я поняла — он мой. Моя радость. Моя судьба. Знала, что Сергей будет против: и квартира съёмная, и зарплаты едва хватает. Но я не могла поступить иначе.
Во дворе ржавела «девятка» соседа, брошенная года три назад. Умолила его дать ключи — сделала щенку временный дом. Назвала Барсиком. С этого дня началась война — с жильцами, с мужем, с самой собой. Соседи жаловались, кто-то подбрасывал отраву. Сергей злился: «Ты весь подъезд на нас ополчила!» Но мне было плевать. Лишь бы Барсик был жив.
Он рос, ждал меня с работы, гонялся за мячиком, скулил ночами, когда я запирала машину. Иногда спускалась в три часа, просто чтобы он увидел моё лицо — тут же успокаивался. Кусал мне пальцы, когда я протягивала кусочек колбасы. А если задерживалась — не спал. Ждал. Ждал, пока я его поглажу, поднимусь наверх… и только тогда засыпал у колеса.
Сергей ворчал, ревновал: «Ты его любишь больше, чем меня». А я уже не представляла жизни без Барсика. Когда я слегла с температурой — он два дня не притронулся к еде. Сосед звонил, раздражённый: «Что за болезнь у тебя? Он под окном сидит, не ест, не уходит, всё ждёт…» Не выдержала — вскочила и, хоть шаталась от слабости, побежала к нему.
Он полюбил наш двор, носился с детворой, вилял хвостом перед соседками. Те, кто раньше его ненавидел, начали подкармливать украдкой. Он стал частью моего мира. Я боялась опоздать — он ждал. Узнавал звук моей «Лады», бросался навстречу, прыгал, облизывал щёки. Только с ним я чувствовала себя любимой.
Он боялся Сергея — хотя тот ни разу его не тронул. Но, видно, чувствовал холод. А по ночам один гонял стаи бродячих псов, защищая двор, как былинный богатырь. На мои именины родня собирала кости — знали, Барсик получит их первым. Его знали все. И все любили.
А потом… я была на свадьбе у подруги. Смеялась, танцевала. И вдруг — звонок. Голос дрожал: «Срочно приезжай… Барсик…»
Я бросила всё — шампанское, гостей, сумку. Летела. И когда примчалась — рухнула на асфальт. Барсик лежал у подъезда, изодранный, в крови. Из глаза сочилась алая нитка, тело было как тряпочное… Орала, рыдала, металась. Ветеринара в округе нет. Сергей стоял в оцепенении, соседи шептались.
Барсик не отзывался, только тихо стонал. Несколько мужиков отнесли его за гараж, где тише. А я сидела дома, глотала успокоительное, плакала, молилась. Утром — помчалась туда. Но его уже не было.
Соседка сказала: «Ночью стая вернулась. Он ушёл… Ушёл, чтобы умереть один. Не хотел, чтоб ты видела…»
Я потеряла сознание. Меня отпаивали валерьянкой, потом слегла. Температура, руки тряслись. Не ела, не разговаривала. Звонили подруги, смеялись: «Да ладно, просто дворняга!» Но Барсик был не просто пёс. Он был — всё.
На третий день Сергей вдруг твёрдо сказал: «Одевайся. Везу тебя». Я отказалась, но он настоял. Думала — в лес вывезет, чтобы отвлечь.
Приехали на старую дачу. Он обнял меня и прошептал: «Не мог смотреть, как ты пропадаешь. Люблю тебя…» Я попыталась улыбнуться. И вдруг… услышала знакомый лай. Рванула на звук. И увидела — Барсика! Он лежал на старом одеяле, слабый, но живой! Не мог встать, только поднял голову и слабо махнул хвостом…
Оказалось, в ту ночь Сергей пошёл искать его. Нашёл еле живого, отвёз сюда. Вызвал ветеринара из города, зашили раны, сделали уколы. Не говорил мне — ждал, пока Барсик окрепнет.
Я рыдала, смеялась, кружилась от счастья. И поняла тогда: Сергей действительно любит меня. А Барсик — выжил. Потому что любовь — она лечит. Всё.
Сейчас мы строим дом. Ещё нет даже фундамента. Но конура для Барсика уже готова. И это — главное.
Потому что такие, как он, не умирают. Они остаются. В сердце.
