Наконец-то у меня появилась личная жизнь — но моя дочь считает меня ненормальной и запретила видеться с внучкой
Всю свою жизнь я отдала дочери. Потом — внучке. Никогда не жаловалась, не просила ничего взамен. Но, похоже, они обе забыли, что я не просто бесплатная нянька и домработница. Я — живой человек. Со своими мечтами, чувствами и правом на радость.
Мне был двадцать один год, когда я вышла замуж. Муж — Игорь — был тихим, работящим, из тех, кто не болтает лишнего. Жили скромно, но дружно. Когда нашей Лизе исполнилось два года, он уехал в рейс — на фуре, везти груз. Вернулся ли? Нет. Разбился. Как именно — мне так и не объяснили. Осталась я одна с ребёнком на руках.
Родители мужа к тому времени уже умерли, мои жили за тридевять земель. Помогать было некому. Единственное, что у меня было — квартира, доставшаяся от Игоря. Пыталась подрабатывать на дому — репетиторством, ведь по образованию я учительница. Но попробуйте-ка заниматься с учениками, когда по квартире носится маленький непоседа.
Потом мать забрала Лизу к себе. Почти два года дочка жила у бабушки с дедом, а я вертелась, как белка в колесе. Днём — школа, вечерами — частные уроки. Каждые выходные мчалась к ребёнку. И каждый раз, уходя, чувствовала, как сердце сжимается от боли.
Когда Лиза пошла в садик, я молилась, чтобы она не болела — взять больничный я не могла. К счастью, дочь оказалась крепкой. Потом школа. Потом институт. Всё тянула одна. С утра до ночи работала, чтобы одеть её, обуть, дать образование.
Когда она окончила учёбу и устроилась, я впервые подумала: всё. Я свободна. Только свобода эта оказалась одиночеством. Родители умерли, подруг не было — вся жизнь ушла в заботу о дочери. Даже кот Васька стал моим единственным собеседником.
А потом родилась Машенька. Я переехала к Лизе за пару месяцев до родов — помогала с хозяйством, собирала сумку в роддом. Потом полностью взяла на себя малышку — дочь рано вышла на работу.
Но я не роптала. Наоборот — будто снова ожила. Снова почувствовала себя нужной. Когда Маша пошла в школу, я забирала её после уроков. Мы вместе обедали, делали домашку, гуляли в сквере. Там-то я и повстречала Виктора.
Он тоже нянчил внучку. История его была похожа на мою: рано овдовел, помогал дочери. Сначала просто разговаривали. Потом беседы затягивались. А однажды он предложил встретиться… без детей. На чай.
Честно? Я растерялась. Последний раз меня приглашали куда-то лет тридцать назад. Но согласилась. И в моей жизни снова появился свет. Мы ходили в театры, на концерты, просто гуляли. Я снова почувствовала себя женщиной.
Но дочь этого не приняла. Как-то утром Лиза позвонила:
— Мы с Серёжей хотим съездить к друзьям. Оставим Машу у тебя на выходные, ладно?
— Прости, родная, но я уезжаю. Надо было предупредить заранее.
— Ты что, опять со своим… этим Виктором? — прошипела она.
Я онемела:
— Лиза, что за тон? Ты же знаешь, что я всегда с Машей. Но я не вечная нянька.
— Да ты вообще забыла про внучку! Ещё недавно твердила, что личная жизнь тебе не нужна, а теперь шатаешься по театрам!
— Да, шатаюсь, — ответила я тихо. — Потому что живу. Потому что счастлива. И я думала, ты порадуешься за меня.
— Порадоваться?! Ты променяла внучку на какого-то деда! Возьми себя в руки, мам, у тебя крыша поехала! Больше Машу к тебе не приведём, пока не очухаешься!
Я сидела, не веря своим ушам. Всю жизнь положила на неё. Бросила всё ради её благополучия. Растила одна. Поддержала. Нянчила её ребёнка. А теперь я — «ненормальная старуха», потому что осмелилась быть счастливой?
Рыдала до ночи. Виктору ничего не сказала. Он просто обнял меня и прошептал:
— Ты имеешь право жить. И любить.
Но внутри всё оборвалось. Не представляю жизни без Лизы. Без Машеньки. Страшно подумать, что могу потерять их навсегда. Надеюсь, дочь одумается. Поймёт — я не перестала быть бабушкой. Просто наконец-то дала себе право быть счастливой.
Разве я не заслужила это?…
