Он зовёт меня в отчий дом — а я не желаю быть прислугой его родни.
Меня зовут Василиса, мне двадцать шесть лет. С мужем нашим — Дмитрием — в браке почти два года. Живём в Нижнем Новгороде, в тихой двушке, что досталась мне от бабушки. Сперва всё было мирно, Дмитрий не роптал на жизнь в моих стенах, его всё устраивало. Но недавно, словно гром среди ясного неба, он заявил: «Пора бы нам переселиться в мой родительский дом, места там вдоволь, дети появятся — где им играть найдётся».
Но я не хочу «играть» под одной крышей с его шумной роднёй. Не хочу променять свой угол на обитель, где царят патриархальные устои и беспрекословное подчинение. Там, где я не жена, а дармовая работница.
Ясно помню свой первый визит в их дом. Размашистый особняк на отшибе — добрых триста квадратов, не меньше. Там живут свёкор со свекровью, младший брат Дмитрия — Владимир, его супруга Ольга да трое ребятишек. Полный комплект. Едва переступила порог — мне тут же указали моё место. Жёны — к плите, мужья — к самовару. Пока я ещё вещи раскладывала, свекровь сунула мне нож да велела шинковать овощи. Ни «будь добра», ни «если сможешь». Просто приказ.
А за ужином я наблюдала, как Ольга покорно сновала туда-сюда, не смея перечить ни в чём. На любой упрёк — виноватая улыбка да кивок. Меня тогда передёрнуло. Я твёрдо решила: такой доли не хочу. Ни за что. Я — не безгласная Ольга, и гнуть спину не намерена.
Когда мы с Дмитрием собрались уходить, свекровь громко рявкнула:
— А посуду кто убирать станет?
Я обернулась и, глядя ей прямо в глаза, ответила:
— За гостями убирают хозяева. Мы гости, а не поденщики.
Тут же поднялся ропот. Меня обозвали неблагодарной, строптивой, избалованной горожанкой. А я лишь смотрела и осознавала: в этом доме мне никогда не будет места.
Дмитрий тогда меня поддержал. Мы уехали. Полгода всё было тихо. С роднёй он общался один — я держалась в стороне. Но потом пошли разговоры о переезде. Сначала намёками, потом всё настойчивее.
— Там простор, там семья, — твердил он. — Мать с ребятишками поможет, ты отдохнёшь. А твою квартиру сдадим — лишние рубли в дом.
— А работа? — спрашивала я. — Я не брошу всё ради жизни в глуши, за сорок вёрст от города. Чем я там заниматься стану?
— Тебе и работать не придётся, — отмахнулся он. — Детей нарожаешь, по хозяйству хлопотать будешь, как положено. Жена должна быть дома.
Это стало последней каплей. Я — женщина с образованием, карьерой, своими стремлениями. Работаю редактором, люблю своё дело, всего добилась сама. А мне говорят, что моё место — у печки да с детьми? В доме, где на меня будут орать за немытую посуду и учить, как правильно рожать и борщ варить?
Я понимаю: мой муж — дитя своей среды. Там сыновья — продолжатели рода, а жёны — пришлые, которым положено молчать да радоваться, что их за стол пустили. Но я — не из тех, кто терпит унижения. Молчала, когда свекровь меня оскорбляла. Молчала, когда деверь с усмешкой бросал: «Наша Ольга-то не перечит!» Но теперь молчать не стану.
Я сказала Дмитрию прямо:
— Либо живём отдельно и уважаем границы, либо возвращаешься в свой родовой терем без меня.
Он обиделся. Сказал, что я семью разрушаю. Что в их роду не ведётся, чтобы сыновья жили «на чужой земле». А мне всё равно. Моя квартира — не чужая. И моё слово — не пустой звук.
Разводиться не хочу. Но и жить среди его родни — тоже не намерена. Если он не откажется от мысли поселить меня под одной крышей с его матушкой, я первой соберу вещи. Потому что лучше быть одной, чем вечно второй после его семьи.
